Артур скорчил гримасу, которая могла равно выражать как сомнение, так и согласие с собеседником.
— Что же, тогда придется нам рыться в бумагах вдвоем с вами. Bueno! Давайте их сюда, и поскорее покончим с этим делом.
— Poco tiempo[16], — улыбаясь, ответил отец Фелипе. Потом добавил более серьезным тоном — Почему ты так говоришь о предстоящем деле? Разве у тебя нет к нему профессионального интереса? Молодой начинающий адвокат, младший компаньон в солидной фирме! Значит ли это, что юриспруденция тебя не увлекает?
Артур засмеялся.
— Нет, отчего же. Профессия не хуже всякой другой.
— А право спасти погибающего? Оправдать невинно осужденного? Бороться с несправедливостью? Разве это не благороднейшая задача, сын мой? Ах, дон Артуро, ведь именно потому и ты, и твои коллеги так дороги всем нам, всем, кто пострадал от ваших судов, от ваших corregidores[17].
— Разумеется, — поспешил согласиться Артур, отмахиваясь от сердечных слов священника с привычной легкостью, которая в данном случае говорила не столько о скромности, сколько о самолюбии, не позволяющем принимать незаслуженную похвалу. — Да и прибыль от того, в конечном счете, немалая. «Честность приносит выгоду», — как учил основатель нашей философии.
— Как ты сказал? — переспросил священник.
С педантической точностью Артур перевел на испанский знаменитое изречение Франклина и с наслаждением увидел, как остолбеневший отец Фелипе в священном ужасе воздел руки и возвел очи к небу.
— Это и есть ваша американская нравственность? — вопросил он наконец.
— Без сомнения. Добавьте к тому Перст Судьбы. И еще — Звезду Империи. Без всего этого мы не были бы здесь, и я не имел бы чести быть с вами знакомым. — сказал Артур по-английски.
Отец Фелипе растерянно поглядел на своего молодого друга. Артур мгновенно стал снова почтителен и перешел на испанский. Чтобы переменить гему разговора и развеять неловкость, он принялся юмористически описывать свое утреннее приключение. Его попытка имела лишь частичный успех. Отец Фелипе заинтересовался его рассказом, но смеяться не стал. Когда Артур кончил, он подошел к молодому человеку и, опустив пухлую руку на его кудрявую голову отцовским жестом — профессиональным и привычным, — повернул его к себе лицом.
— Взгляни-ка мне в глаза, дон Артуро. Я старый человек. Не сердись, если я попытаюсь дать тебе полезный совет. Слушай внимательно. Ты из тех мужчин, которые любят женщин и сами нравятся женщинам. Прости меня, но это так, — добавил священник, заметив улыбку Артура и легкий румянец, мгновенно выступивший у него на щеках. — Разве я не прав? Тут нечего стыдиться, дон Артуро! Не здесь, — продолжал он, указывая вдохновенным жестом на стену трапезной, где висело раскрашенное изображение святого Антония, — не здесь станем мы легкомысленно судить о женских чарах. Вдова богата; ты это знаешь. Она хороша собой. Она впечатлительна. Ты оказался холоден к профессии, которую себе избрал. Что следует отсюда? В тебе дремлют инстинкты, как бы это выразить яснее, способности и таланты, о практическом применении которых ты еще не помышлял. Ты прирожденный любовник. Не сердись на меня, ты владеешь четырьмя S: sano, solo, solicito у secreto[18]. Так вот, прислушайся к совету старика. Претвори свои слабости, — нет, пожалуй, это слишком строго сказано! — забавы и мечты своих юных лет в могущество зрелого возраста. Ну, что ты мне ответишь?
Артур снисходительно усмехнулся. Он вспомнил, как вознегодовал только что священник, услышав от него некую моральную аксиому. Приняв притворно негодующий вид и откинувшись в кресле, он спросил с комическим пафосом:
— А что, отец мой, если сердце мое уже занято, если оно пылает искренней страстью к другой? Уж не даете ли вы мне совет изменить этому чувству? Страшно подумать!
Отец Фелипе не улыбнулся. По-детски ясная мудрость и учтивость на его широком, смуглом, гладко выбритом лице уступили на минуту место какому-то новому неизъяснимому выражению. Взглянув на Артура своими маленькими черными глазками, он сказал:
— Ты полагаешь, сын мой, что способен на искреннее чувство? Испытывал ли ты в жизни что-либо, кроме страсти к новым впечатлениям и эгоистических желаний?
Артур чопорно поднялся:
— Поскольку речь идет о клиентке нашей фирмы и вашей прихожанке, отец мой, давайте не станем заходить слишком далеко. Едва ли будет прилично, если я явлюсь на завтрашнее деловое свидание к этой даме со следами смущения на лице. А теперь по поводу наших бумаг, — продолжал Артур, обретая прежнюю непринужденность. — Надеюсь, что прелестная невидимка снабдила вас всеми необходимыми документами и мы с вами без особого труда составим резюме. Я вас слушаю.
— Должен разочаровать тебя, сын мой, — сказал отец Фелипе. — Когда я затронул этот вопрос, она оказалась еще неразговорчивее обычного. Мне кажется, что если бы не я, она вообще не стала бы отстаивать свои права. Да и сейчас, если я правильно ее понял, она хочет пойти на мировую с этим разбойником — прости меня за резкость, — с этим, как вы выражаетесь, претендентом на преимущественное право владения. Но я теперь ни в чем не участвую. Все обстоятельства дела известны твоей приятельнице, миссис Сепульвида; у нее и документы. Повидайся с ней. Ты все еще огорчаешься, что не увидишь свою индейскую клиентку? Уверяю тебя, друг мой, ты будешь полностью вознагражден, побеседовав с ее очаровательной заместительницей; к тому же донна Мария одной крови с тобой и одной расы. Постарайся позабыть все, что я тебе о ней говорил. Впрочем, ты не позабудешь. Ах, дон Артуро, я тебя знаю лучше, чем самого себя! Ну, хватит. Пройдемся но саду. Ты не видел наших виноградников. С тех пор, что ты был здесь в последний раз, я вырастил новый сорт винограда.