Кортленд поднял на нее глаза в притворном ужасе.

— Если это опять мистическое предостережение, мисс Даус, я сам вас предостерегаю, что у меня от них уже пошатнулся рассудок. В прошлое воскресенье мисс Рид целый час повергала меня в трепет разговором о разных поверьях и прорицаниях в духе Кассандры. Неужели здесь ничто никогда не происходит само собой и без предвещаний?

— Я имела в виду только то, — возразила девушка со своей обычной деловой прямотой, — что Тэви Рид хранит в памяти много ужасов войны, которые она должна была бы забыть, но не забывает. Тем не менее, — продолжала она, пытливо на него поглядев, — она признается, что просто возмущена поведением своего двоюродного брата.

— Боюсь, оно задело мисс Рид сильнее, чем меня, — сказал Кортленд. — Мне очень жаль, если она придает этому такое большое значение, — добавил он серьезно.

— А вы не придаете? — подхватила мисс Салли.

— Нет. С чего бы мне? — От нее, однако, не укрылось, что он весь как-то подтянулся, выпрямился, и она улыбнулась, когда он добавил: — Возможно, у меня на его месте были бы те же чувства, что и у него.

— Но вы-то ничего бы не делали исподтишка, — сказала она спокойно. Когда же он быстро глянул на нее, она продолжала рассудительно: — Не слишком верьте людям, которые всегда подлаживаются к вам, полковник. И не придавайте слишком много или слишком мало значения тому, что вам здесь говорят. Вы как раз такой человек, что можете нажить себе здесь множество глупых врагов и столько же безрассудных друзей. И я еще не знаю, кто вам больше доставит хлопот, первые или вторые. Не надо только недооценивать ни тех, ни других. И не надо слишком задирать голову, а то не увидишь, что там копошится вокруг на земле. Потому-то на болоте мокасиная змея чаще жалит коня, чем свинью.

Она улыбнулась, но при этом сдвинула брови в таком милом притворном страхе за своего собеседника, что тот сразу осмелел.

— Я бы рад иметь хотя бы одного друга, но по-настоящему близкого, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Тогда мне были б не нужны другие друзья и не страшны враги.

— Вы правы, полковник, — сказала она и шаловливо наклонила зонтик, прелестно изображая, будто прячет мнимый румянец на щеке — совсем детской щеке неизменно нежно-розовой окраски. — Светский разговор куда приятней такого, какой мы сейчас вели. А… что касается меня, — полагаю, ваши слова не могли относиться к какой-либо иной девушке, кроме вашей спутницы, — разве я вам плохой друг?

Он не удержался от улыбки, хотя и был смущен.

— Мне — нет! Но другим вы принесли разочарование.

— И это вас огорчает?

— Я хотел сказать, что я был пока еще не вправе подвергать ваши чувства проверке, тогда как…

— Бедный Чет имел такое право, хотите вы сказать? прекрасно, мы с вами здесь, на кладбище! Я так и думала, что мы далеко не пройдем, как вы сочтете своим долгом опять обратиться к умершим, почему я и надумала избрать дорогу через кладбище. Оно, возможно, придает моим мыслям подходящий строй — такой, какой вам более понравится.

Он поднял глаза и, не сдержавшись, тихо ахнул. Раньше он не приметил, как они, пройдя через калитку, попали на боковую дорожку, и вдруг, никак к тому не подготовленный, он увидел, что оказался у начала пологого склона, ведущего в красную долину, а прямо перед ними протянулась длинная череда могильных холмиков, белых надгробных плит и низких крестов, с двух сторон огражденная кипарисами и плетением перистого винограда. Иные лозы падали к земле и, подхваченные, перекидывались с ветки на ветку длинной петлей наподобие похоронного венка, да здесь и там одинокая пальмочка поднимала свою крону, похожую на плюмаж катафалка. И все же, несмотря на господство тени, сумрачной, но благодатной, на эту никнущую прелесть темной листвы и лиственной бахромы и на редеющие траурные вуали видимого сквозь них серого торфяного болота, — победное, живительное солнце юга улыбалось и блистало на всем, как сквозь слезы. Из длинной аллеи тянуло запахами лавра, полыни, сосны и бергамота; каждый порыв ветра дышал благоуханием роз, а более близкие ароматы жасмина, жимолости и апельсинового цвета грузно висели в ложбинах. Кортленду это все представилось похожим на траур красивого и юного вдовства, обольстительного даже в своем темном наряде, дразнящего в своем контрасте с его собственной мужественностью и силой. Трава росла повсюду, густая и обильная; почва буйно рожала, утучненная зарытыми под ней телами мертвецов.

Медленно шли они бок о бок, говоря только о том, какое это красивое место и как хорош этот летний день — такой, что лучше, кажется, и не бывает. Может быть, от жары, от одуряющего аромата или под действием какого-то чувства, которого она в себе не подозревала, девушка вдруг сделалась так же молчалива, так же отдалась своим мыслям, как ее спутник. Она стала все чаще задерживаться — вдруг замедлит шаг, отстанет, захлопотав, точно бабочка, над цветущим кустом или грядкой лилий, и, если бы вам она встретилась так в своей развевающейся вуали, вы могли бы принять ее за нечто вроде утреннего и слишком благосклонного призрака. Кортленду показалось к тому же, что ясные ее глаза чуть омрачились тенью тихого раздумья. В неодолимом порыве нежности он придвинулся к ней совсем близко, но она вдруг повернулась и, сказав «Идем!», зашагала быстрей по узкой тропке. Кортленд последовал за ней. Они отошли совсем недалеко, когда он заметил, что могилы начинают выстраиваться в правильные ряды, эмблемы становятся более дешевыми и обычными: надгробия из мрамора и резного песчаника уступили место деревянным плитам в изголовье и каменным в ногах, повторявшим один и тот же скучный образец, и он понял, что они пришли к участку кладбища, отведенному для павших на войне. Длинные ряды, построенные с военной четкостью, пересекали небольшую долину и снова поднимались по склону холма на противной стороне, выстроившись в странном подобии каре, шеренг и колонн. Смутное воспоминание о роковом склоне над Змеиной рекой всплыло перед ним. Оно стало отчетливей, когда мисс Салли, все еще шедшая впереди, вдруг остановилась у могильного холма, стоявшего особняком и несшего на себе разбитую мраморную колонну[33] с надписью на цоколе: «Честер Брукс». Несколько засохших гирлянд и пучки иммортелей лежали на цоколе, но на разбитой колонне висел, обняв ее, свежий, нисколько еще не увядший венок.

— Вы не говорили мне, что он похоронен здесь! — с живостью сказал Кортленд, пораженный этим неожиданным открытием. — Он был из вашего штата?

— Он — нет, а полк его — да, — сказала мисс Салли, придирчиво разглядывая венок.

— И этот венок от вас? — добавил Кортленд мягко.