— Конечно, ее нет! — воскликнул сержант Тиббитс. — Эта шельма удрала вместе со своим капитаном.
— Ну, теперь все ясно. Из конюшни исчезли две лошади, не считая майорской, — заметил рядовой Хикс.
Эта критика со стороны военных носила не совсем частный характер. Когда курьер на следующее утро прибыл в штаб, он сообщил, что мисс Тэнкфул Блоссом содействовала побегу своего любовника и бежала вместе с ним.
— Изменник ускользнул из наших рук, — сердито сказал генерал Салливэн. — Он избавил нас от позорного суда над офицером, но о майоре Ван-Зандте поступили неприятные известия.
— А что известно о майоре? — быстро спросил Вашингтон.
— Он преследовал негодяя до Спрингфилда, лошадь его пала, а сам он упал без чувств перед штабом майора Мертона. Скоро начался бред, затем жар и лихорадка, и полковой врач, после тщательного осмотра, объявил, что у него оспа.
По комнате пронесся шепот ужаса и сожаления.
— Еще один доблестный воин, который мог бы умереть, ведя в атаку войска, пал жертвой отвратительного недуга нищеты, — проворчал Салливэн. — Когда это кончится?
— Одному богу известно, — ответил Гамильтон.
— Бедный Ван-Зандт! Но куда его отправили? В госпиталь?
— Нет. В этом случае было дано специальное разрешение, и говорят, что его перенесли на ферму Блоссом — поблизости нет никаких соседей, и в доме объявлен карантин. Эбнер Блоссом благоразумно удалился, чтобы не заразиться, а дочь бежала. За больным ухаживают только негр-слуга и какая-то старая карга, так что, если бедный майор выкарабкается и не будет обезображен, у хорошенькой мисс Болтон из Морристауна нет оснований быть шокированной или ревновать его.
Часть V
Старая карга, упомянутая в предыдущей главе, стояла у окна за занавеской в комнате, которая когда-то была спальней Тэнкфул Блоссом. Она стояла, не поворачивая головы, и скромно, как и полагается старым ведьмам, разглядывала летний пейзаж. Ибо лето наступило раньше, чем закончилась запоздавшая весна, и вязы перед окном уже не лепетали, а красноречиво шелестели в дуновении нежнейших зефиров. В кустах мелькали птицы, пчелы с жужжанием влетали и вылетали из окна, а от земли, как фимиам, подымалось благоухание цветов. Ферма облачилась в веселый наряд невесты и, глядя теперь на старый дом, окаймленный тенистой листвой, зеленый от вьющихся лоз винограда, трудно было представить себе, что еще недавно крыльцо было занесено снегом, а с мшистых карнизов свисали сосульки.
— Тэнкфул! — послышался слабый, дрожащий голос.
Старая ведьма обернулась, отдернула занавески, и в них показалось милое лицо Тэнкфул Блоссом, которому бледность придавала еще больше очарования.
— Подойди ко мне, дорогая, — повторил голос.
Тэнкфул подошла к дивану, на котором лежал выздоравливающий майор Ван-Зандт.
— Скажи мне, любимая, — продолжал майор, беря ее за руку, — ты объяснила пастору, что венчалась со мною для того, чтобы иметь право ухаживать за мной во время болезни. А тебе не приходило тогда в голову, что, если бы даже смерть пощадила меня, я мог быть так обезображен, что даже ты, моя дорогая, отвернулась бы от меня с отвращением?
— Поэтому я это и сделала, дорогой, — лукаво ответила Тэнкфул. — Я знаю, что гордость и чувство мести и самопожертвования могли бы заставить кое-кого воздержаться от обещания, данного бедной девушке.
— Но, дорогая моя, — продолжал майор, поднося ее руку к губам, — предположим, что могло случиться обратное. Вообрази, что ты тоже могла заболеть, и я бы выздоровел и не превратился в урода, а это прелестное личико…