«Слыхали, как ответил Дамфи на слухи о «пропавшей жиле» и «погибшем руднике»? Взял на поруки Гэбриеля! Вот это ход! Да, такого человека голыми руками не возьмешь!» Дамфи стал популярен в Гнилой Лощине, как никогда, а Гэбриель вышел из тюрьмы в ореоле мученика. Оба были немало удивлены таким оборотом дела. Поскольку Гэбриелю не захотелось жить в своем прежнем доме, который он в самый день убийства отказал жене, его с Олли поместили в отеле «Великий Конрой». Миссис Маркл, проявлявшая в частных беседах с юристом Максуэллом величайшую заботу о судьбе Гэбриеля, по какой-то чисто женской прихоти, которую я не стану пытаться объяснять, обращалась с самим Гэбриелем чрезвычайно холодно. Он был озадачен этим, но в то же время и обрадован. Боюсь, что если бы добросердечная вдова узнала, какое облегчение почувствовал Гэбриель, приметив в первый раз ее нелюбезность, она, пожалуй, не стала бы тратить столько времени на совещания с юристом Максуэллом. Впрочем, может быть, я тут недостаточно справедлив к великодушной и щедрой половине человечества. Позволю себе по этому поводу привести слово в слово беседу Гэбриеля с миссис Маркл, имевшую место в отеле «Великий Конрой»:

Миссис Маркл (высокомерным тоном, рассеянно поглядывая на потолок). Мы, конечно, не можем обеспечить вам здесь, мистер Конрой, французскую кухню и то внимание, которым вы были окружены в своем доме на Холме; мы простые люди, горцы, к разносолам не приучены. Зато и место свое знаем; не хвастаем, будто устроили вас, как дома. А что я редко к вам захожу, мистер Конрой, то ведь, сами понимаете, надо за всем присмотреть; сорок постоянных жильцов да двадцать пять приезжих. Если вам что понадобится, нажмите звоночек, служанка тотчас прибежит. Вы отлично выглядите, мистер Конрой. Надеюсь, дела у вас по-прежнему в порядке (миссис Маркл считала дурным тоном упоминать о несчастных обстоятельствах Гэбриеля), хотя, если верить приезжим, в деловой жизни сейчас застой.

Гэбриель (пытаясь скрыть свою радость под покровом светскости). Только не вздумайте обирать себя и делать нам скидку, миссис Маркл. Мы ведь переехали сюда по совету врачей, которые пользуют Олли. Недаром говорится: перемены украшают жизнь. И вы тоже отлично выглядите, миссис Маркл (тут Гэбриеля охватывает внезапный страх, что он, кажется, вступил на опасную стезю), — то есть я хочу сказать, что у вас здоровый, бодрый вид. А как поживает малютка Марти? Просто удивительно, как это мы с Олли ни разу не побывали у вас за все это время! (Гэбриель переходит к прямой лжи). Сколько раз, бывало, совсем уже соберешься, и вдруг, в последнюю минуту, что-нибудь да помешает.

Миссис Маркл (с ледяной учтивостью). Как лестно это слышать! Я ведь заглянула к вам, чтобы проверить, все ли у вас в порядке. Спокойной ночи, мистер Конрой, будьте здоровы. (Величественно удаляясь). А если вам что понадобится, нажмите звоночек, и тотчас прибежит служанка. Спокойной ночи!

Олли (появляясь минутой позднее, исполненная темных подозрений, кипя от досады). У нас одни только беды… Бог весть что происходит… Жюли… А ты милуешься с этой крокодилицей. Нет, я этого не потерплю!

Гэбриель (краснея до корней волос, изнемогая от стыда). Ну что ты, Олли! Малость потолковали со старой знакомой… Просто так, чтобы убить время… И еще, знаешь, чтобы повлиять на общественное мнение и на приезжих. Вот в чем штука. Ты просто не поняла, Олли. Я ведь действовал по совету юриста Максуэлла.

Но не все его встречи в «Великом Конрое» были так безобидны. Вскоре в гостинице появилась никому не известная женщина с крупными чертами лица; глубокий траур свидетельствовал, что она была близка к мексиканцу, за смерть которого предстояло ответить Гэбриелю; она ожидала начала суда и, должно быть, жаждала отмщения. Ее повсюду сопровождал пожилой темнолицый мужчина, наш старый знакомец, дон Педро; сама же она была той самой кутавшейся в шаль Мануэлой с Пасифик-стрит. Все в Гнилой Лощине почему-то считали, что на руках у нее сенсационные и совершенно исчерпывающие улики против Гэбриеля. Желтолицая чета имела обыкновение бродить по гостиничным коридорам и таинственно шушукаться на иностранном диалекте, которого никто в Гнилой Лощине не понимал; Олли же была уверена, что толкуют они всегда об одном: о запрятанных stilettos[30] и о планах кровавой мести. По счастью для Гэбриеля, он был вскоре избавлен от шпионажа зловещей четы появлением на арене третьего лица, мисс Сол Кларк. Нечего говорить, что эта молодая особа, облаченная в глубокий траур и как бы символизировавшая в своем лице все наиболее возвышенные интересы покойного, была возмущена непрошеным вторжением чужаков. В течение дневных трапез и при случайных встречах в коридоре обе женщины обжигали одна другую сверкающим взором.

— Видел ты это наглое, тупое создание? Кто она, во имя всевышнего? И что ей надобно? — спрашивала Мануэла у дона Педро.

— Понятия не имею, — отвечал дон Педро, — наверное, какая-нибудь сумасшедшая, идиотка. А может статься, и пьяница; очумела от агуардьенте или американского виски. Опасайся ее, малютка Мануэла (в малютке было никак не меньше трехсот фунтов); как бы она не причинила тебе вред.

Тем временем мисс Сол в не менее энергичных выражениях изливала душу хозяйке:

— Если эта чертова мулатка и костлявый старик иностранец решили стать здесь главными плакальщиками, я покажу им их место. Более нахальной старой карги, я еще не видывала; да и старик хорош. Если она вздумает давать на суде показания, я ей всыплю — это уж факт! Бог мне свидетель! И что она вообще за птица? Я о ней и слыхом не слыхивала!

Сколь ни удивительно сие, но энергичное суждение мисс Сол, как это часто бывает с энергичными суждениями, оказало свое действие сперва на неофициальный суд Гнилой Лощины — общественное мнение; а в конечном счете и на вполне официально избранных присяжных заседателей.

— Если вдуматься, джентльмены, — заявил один из них, выделявшийся среди прочих своей дальновидностью и проницательностью (самая зловредная порода присяжных!), — если вдуматься и учесть, что ни главная свидетельница обвинениями те, кто присутствовал при первичном дознании, и слыхом не слыхали об этой мексиканке, а прокурор нам ее знай под нос подсовывает, как не заключить, что дело тут не чисто. Всякий проницательный человек скажет: тут дело не чисто! А Сол Кларк мы все знаем как облупленную!

По мере того как росло общее недоброжелательство к двум иностранцам, в душе у обитателей Гнилой Лощины укреплялось сочувствие к Гэбриелю.

Сам же он, хоть и был главной причиной всеобщего волнения и раздирающих общество споров, хранил глубокое молчание, почти столь же непроницаемое, что и человек, погибший, как считалось, от его руки и мирно покоившийся на маленьком кладбище у Круглого холма. Гэбриель был немногословен даже со своим адвокатом и личным другом, юристом Максуэллом; когда тот сообщил ему, что мистер Дамфи пригласил для участия в его процессе одного из самых выдающихся сан-францисских адвокатов, Артура Пуанзета, Гэбриель принял эту весть с обычным покорным и виноватым видом. Когда Максуэлл добавил, что мистер Пуанзет изъявил желание для начала побеседовать с Гэбриелем, тот ответил попросту:

— Мне нечего ему сказать, кроме того, что я сказал вам, но, если он хочет, пожалуйста.

— Тогда, Гэбриель, будьте у меня в конторе завтра в одиннадцать утра, — сказал Максуэлл.

— Хорошо, приду, — ответил Гэбриель, — но только хочу заранее сказать: о чем бы вы ни условились с тем адвокатом и что бы вы оба ни заявили присяжным, я буду все равно доволен и благодарен от всей души.

Без пяти минут одиннадцать на следующее утро мистер Максуэлл, как было заранее условлено, надел шляпу и покинул свою контору, чтобы мистер Пуанзет мог невозбранно беседовать наедине с Гэбриелем Конроем. Сидя сейчас в ожидании Гэбриеля, Артур с немалой досадой вынужден был признать, что он, знаменитый адвокат, уверенный в себе светский человек, страшится предстоящей встречи. В комнату войдет тот, у которого шесть лет тому назад он похитил сестру! Артур не испытывал раскаяния, не чувствовал себя преступником; однако, по профессиональной привычке, склонен был рассматривать каждое дело в двух аспектах, с точки зрения обвинения и с точки зрения защиты. Сейчас, если взглянуть на происходящее глазами обвинителя, естественно ожидать от Гэбриеля протеста, вспышки гнева. Но Артур отказывался нести какую-либо моральную ответственность за судьбу девушки. Грейс ушла с ним по собственной воле, после того как они честно и открыто обсудили между собой создавшееся положение; что касается их любви, то здесь Артур отрицал за Гэбриелем право на какое-либо вмешательство. Факты неопровержимо показывают, что он, Артур, вел себя в отношении Грейс с начала и до конца честно и благородно: ей в угоду и наперекор здравому смыслу он отправился в это отчаянное путешествие, назад, в Голодный лагерь; все, что там случилось, он заранее предвидел и предсказал; когда он вернулся к Грейс, оказалось, что она его покинула. Артур еще раз задумался о том, какой он порядочный и, в сущности, бесконечно добрый человек; ему стало ясно, что смутная тревога, только что посетившая его, объясняется единственно тем, что по своей душевной чуткости, он слишком сильно воспринимает переживания оппонента.

— Не нужно поддаваться донкихотству! — решительно сказал себе этот молодой джентльмен.