Глава 4

Мистер Гемлин встречает старую симпатию

На пути из Уингдэма в Сакраменто мистер Гемлин не потратил зря даже минуты. Его бешеная скачка, залитая грязью двуколка, загнанная лошадь не могли удивить никого, кто близко знал мистера Гемлина; а мнение остальных его мало интересовало. У него хватило, впрочем, благоразумия оставить двуколку в конюшне на окраине города. В ближайшем отеле он привел свой костюм в порядок, после чего быстро направился по данному Максуэллом адресу. Джек завернул на нужную улицу и даже успел прочитать на массивной, ярко начищенной дверной доске надпись «Пансион мадам «Эклер», как вдруг словно застыл на месте, громко выбранился и уже без всякой спешки зашагал назад.

Чтобы объяснить странное поведение мистера Гемлина, мне придется огласить один его секрет, который я, вообще говоря, предпочел бы утаить от моих читателей. Получив от Максуэлла адрес Олли, Джек не вчитывался в него внимательно; подойдя же к самому дому, с ужасом убедился, что несколько месяцев тому назад вел головокружительную, хоть и довольно невинную, интрижку с одной из воспитанниц именно этого пансиона; и именно по этому адресу направлял — к ужасу чопорной начальницы — свои неотразимые тайные послания. Если его узнают, вход для него будет закрыт; во всяком случае, ему откажут в доверии и не отпустят с ним Олли. Впервые мистер Гемлин пожалел, что за ним тянется слава погубителя женских сердец. Но он и не подумал отступать. Дойдя до главной улицы, он зашел сперва в парикмахерскую, потом в ювелирный магазин. Когда он снова направился к пансиону, лицо его было полузакрыто огромными черными очками; что же до холеных шелковистых черных усов Джека, то они и вовсе исчезли. Пусть вспомнит читатель, как заботился всегда этот шалопай о своей красоте, тогда он оценит настойчивость мистера Гемлина, поймет, на какие серьезные жертвы тот шел!

И все же, когда Джека ввели в комнату для посетителей, душа его была неспокойна; он с тревогой ждал, как примет мадам Эклер его верительные грамоты, скрепленные подписью юриста Максуэлла. Что его собственное имя насторожит начальницу, он не боялся; свою недолгую интрижку он вел под псевдонимом «Кларенс Спиффлингтон» — так подписывал он свои послания; эта причудливая фамилия отвечала его чувству юмора и выражала мимолетность его симпатии. Судьба оказалась снисходительна к Джеку: служанка вернулась и сообщила, что мисс Конрой сейчас спустится к гостю. Мистер Гемлин принялся поглядывать на часы; его терпение уже подходило к концу, когда дверь снова распахнулась и в комнату бесшумно впорхнула Олли.

Она была прехорошенькой. Открытый взгляд Олли и мальчишеская прямота, смягчаемая женственным изяществом, сразу очаровали мистера Гемлина, который вообще любил детей, но, подобно большинству мужчин, отдавал предпочтение красивым детям: Когда Олли вошла, она, как показалось Джеку, задыхалась от еле сдерживаемого смеха. Джек открыл ей объятия, но девочка предостерегающе подняла палец и, тщательно прикрыв за собой дверь, сказала шепотом:

— Она сейчас придет. Как только проскользнет мимо двери мадам.

— Кто? — спросил Джек.

— Софи.

— Какая Софи? — спросил Джек самым искренним тоном. Он понятия не имел, как звали его Дульцинею. В призрачном мире их писем она фигурировала, как Лазоревая Мадемуазель; поводом для такого наименования послужило его любимое платье небесно-голубого цвета; уменьшительным и ласковым было «Лазоренька».

— Пожалуйста, не притворяйтесь, будто вы незнакомы, — сказала Олли, не давая Джеку обнять себя (Джек всегда целовал детей). — Ну, знаете, после этого я на ее месте вообще не стала бы с вами разговаривать, — добавила она с той не вполне искренней солидарностью, которую представительницы женского пола любят демонстрировать перед лицом общего врага. — А она-то следила из окна, как вы первый раз подошли к пансиону, как ушли назад, как вернулись со сбритыми усами! Она-то узнала вас! А вы спрашиваете, какая Софи?! Где ваши чувства? А скоро они отрастут? — спросила Олли, имея в виду в данном случае не чувства мистера Гемлина, а его усы.

Джек был поражен и встревожен. Поглощенный заботой, как обмануть дуэнью, он начисто позабыл о самой возлюбленной. Вот так задача!

— Разумеется, — поспешно сказал он, стараясь выразить на лице непритворную нежность. — Ах, Софи, душа моя! Но я привез и вам записочку.

Он вручил Олли нацарапанную кое-как записку Гэбриеля и напряженно, почти что затаив дыхание, ждал, пока девочка ее разберет. К ужасу его, она с безразличным видом отложила записку и сказала:

— Какой, право, простофиля этот Гэйб!