— И у нас, и у вас есть еда, да?
— Точно так, мэм, — ответил Саймон, — совершенно справедливо изволили заметить. — Он вежливо улыбнулся и индианке, и заодно ее мужу, поскольку знал, что улыбка — лучшее прикрытие.
Втроем они проследовали по пустынному холлу, выложенному белой кафельной плиткой, устланному красивым паласом и уставленному удобными креслами и диванами, обитыми красным бархатом. В пятнадцатиэтажном доме было два лифта, поэтому, когда муж-индианец нажал на кнопку, почти сразу же отворились двери одного из них. Саймон предпочел бы поехать в одиночестве, но с другой стороны, ему бы пришлось ждать, пока придет другой лифт, а это означало, что его могут увидеть другие жильцы. Поскольку он собирался навестить квартиру Фрэнки Одори, находившуюся в следующем доме, ему следовало избегать лишних глаз.
Саймон решил сделать по-другому. Он последовал за индийской парой в кабинку лифта и увидел, что муж-индиец нажимает кнопку восьмого этажа. Все еще улыбаясь, возможно, оттого, что Саймон, как видно, не собирался покушаться на жизнь почтенной пары, индус вежливо спросил, на какой этаж желает подняться он, Саймон. Продолжая изображать техасский акцент, тот прогудел в ответ:
— На второй, старина, — и проследил, как индиец нажал на кнопку второго. После этого господин в балахоне ткнул пальцем в кнопку закрывания дверей, и та закрылась.
Саймон вышел на втором, пожелав спокойной ночи улыбающимся индийцам, и продолжал стоять до тех пор, пока двери лифта снова не закрылись, тогда он снова поехал вверх. Затем он оглянулся в поисках таблички с надписью «выход», увидел ее слева по коридору и двинулся в этом направлении, почти сразу оказавшись на маленькой площадке, которая вела к лестнице. Тихо притворив за собой дверь, он некоторое время постоял на площадке, прислушиваясь к доносившимся звукам и давая глазам привыкнуть к тусклому свету. Ничего подозрительного не услышав, Саймон на цыпочках двинулся вниз по лестнице. Он спустился на первый этаж, а затем на еще один пролет вниз, потом еще на один и добрался до подвального помещения. По-прежнему вокруг стояла тишина. Саймон присел на корточки и поставил на цементный пол картонную коробку с пиццей. Он задумался. Домовладельцы явно скупились на электрическое освещение, а в темноте чаще всего и таится опасность. Одна лампочка без абажура висела на проводе, освещая стену прямо перед ним. Еще несколько не слишком ярких ламп освещали два длинных прохода справа и слева от подвальной лестничной площадки. Да, немного здесь света, совсем немного.
Домовладельцам следовало бы увеличить освещение, и как минимум вдвое, причем, лампочки следует вешать двухсотваттные, не меньше. Но на это рассчитывать не приходилось. Вот когда ограбят в доме две-три квартиры, тогда жильцы и зашевелятся, поднимут шум и станут давить на домовладельцев. В этой жизни люди всегда делают только то, что совершенно необходимо, и никогда то, что должно.
Задняя дверь подвального этажа выводила Саймона прямо к самому дому Фрэнки Одори. Саймон получил наводку, как пробраться в городской дом Фрэнки, от Дага, а тот — от Джейка Отто, бывшего полицейского, ныне охранника одного из респектабельных домов. Привычная любезность, которую традиционно оказывали друг другу полицейские даже после увольнения из органов правопорядка. Мрачноватому и аскетически выглядевшему «дважды О», как называл его Даг, и своих дел хватало. Он все еще переживал по поводу своего увольнения, а это было три года назад. Он погорел из-за ставшей известной связи с женщиной-информатором, которая выступала свидетельницей по крупному делу о наркотиках. Защитник узнал об этом и только ждал суда, чтобы раскрыть перед присяжными тот факт, что детектив, ведущий расследование, то есть Джейк Отто, находится в интимных отношениях с женщиной, чьи свидетельские показания могут отправить за тюремную решетку несколько человек. Защитник счел любовную связь Джейка свидетельством коррумпированности полицейских. Судья согласился с подобным определением, и дело было закрыто, что позволило двенадцати главным поставщикам наркотиков с Кубы выйти сухими из воды. Двухлетнее скрупулезное расследование пошло коту под хвост, равно как и карьера «дважды О».
Оставив карьеру полицейского, Джейк Отто бросил заодно жену и пятерых детей, что было не слишком умно с его стороны, поскольку у последней был любящий папаша — важный полицейский чин Нью-Йорка. Папаша оказался весьма опасным противником и добился, того, что Джейку служба в полиции больше не светила до конца дней. Что же касается женщины, из-за которой разгорелся сыр-бор, то она, будучи на двадцать лет моложе Джейка, нашла себе нового покровителя и оставила Джейка в полном одиночестве. Джейк принялся накачиваться с горя неразбавленной водкой и проводил за этим занятием большую часть дня. Выпивал он, преимущественно, в излюбленном полицейскими баре, в Куинзе, где Джо, сам в прошлом полицейский, и познакомился с ним. Пьянство, надо сказать, способствовало тому, что Джейк дважды лишился места охранника и остался, по его собственному выражению, на бобах и без бабы.
Некоторое время спустя он стал работать служащим в агентстве безопасности «Спиэрс». Именно в то время агентство получило заказ на установку средств электронной сигнализации и специальных замков в доме Фрэнки Одори и в двух других дорогих многоквартирных домах поблизости. Даг вышел на Отто после убийства Терико, надеясь с его помощью найти доказательства причастности Фрэнки к этому преступлению. Но единственное, что мог узнать Отто, слегка копнув биографию Фрэнки, что этот скот забил до смерти калеку его же собственными костылями.
— Вполне возможно, что Фрэнки-Голливуд даже закоптил останки Терико, — добавил от себя Джейк Отто, — для того, чтобы в будущем никто и не пытался его надуть.
По этой причине Саймону не слишком понравилось, что Эрика решила внести собственную лепту в его личные с Фрэнки отношения, даже не посоветовавшись с ним. Она позвонила Голливуду и спросила его, не собирается ли он в ближайшее время сыграть по крупной. Ее не интересовал нынешний вечер, поскольку у нее были кое-какие дела в Атлантик-Сити, но ее просто интересуют его планы на будущее, потому что ей не хочется сразу возвращаться в Лас-Вегас, и она собирается несколько дней побыть в Нью-Йорке. Фрэнки сообщил ей, что достаточно наслышан об игре в отеле «Карибы» и с удовольствием принял бы в ней участие, если бы его пригласили. Он пожелал Эрике удачи и добавил, что намеревается поиграть как следует в пятницу и что она, Эрика, как обычно, будет желанным гостем. Что же касается нынешнего вечера, то у него всего-навсего намечается небольшая вечеринка. Очень интимная, если вы понимаете, что я имею в виду. Только он, один или два друга и парочка симпатичных дам.
— У него состоится оргия, — сказала Эрика Саймону, — кокаин, героин или что-нибудь в этом роде, ну а потом, как говорится, груди на стол. Но я не об этом. Я хочу сказать, что он будет дома, когда приедешь ты. У тебя нет желания отложить вашу встречу?
— Видишь ли, у меня нет выбора. Алекс не хочет посылать фотографию почтой. Она требует, чтобы фотография была доставлена к Одори немедленно, пока Касуми еще жива. Кроме того, она надеется, что Фрэнки станет не по себе, когда он поймет, что в его дом можно проникнуть, а потом спокойно уйти, не спросив его разрешения. Она утверждает, что это своего рода психологическая игра, в которую любит поиграть и
Позже, когда Саймон упомянул о своем разговоре с Эрикой Дагу, бывший полицейский тоже согласился, что Фрэнки ублюдок, каких мало, и любит срывать зло на женщинах. Субъект настолько низок, что может, не нагибаясь, пройти в цилиндре под брюхом змеи. Правда, тут же заметил Даг, с подобными типчиками лучше не связываться, а по возможности их избегать.
Следом за разговором о Фрэнки состоялась беседа о втором деле, прибыль от которого предварительно оценивалась Дагом в триста тысяч долларов. Джо Даг познакомился в танц-классе с девушкой из Сальвадора по имени Консепсьон. Она служила горничной у одного богатого француза-банкира, который жил в Манхэттене на Восточной Семьдесят четвертой улице в собственном доме и переехал со своей семьей в Нью-Йорк, чтобы избежать налогов, которые ввело социалистическое правительство французской республики. Консепсьон, в частности, рассказала Дагу, что ее босс коллекционирует монеты. Недавно в его коллекции появилось прибавление, и девушка догадывалась, что прибавление чрезвычайно ценное, судя по тому, с каким трепетом хозяин рассматривал вновь приобретенные монеты.
Джо не сказал девушке, сколько стоят монетки на самом деле, но Саймону сообщил. Пять тысяч баксов за штуку. Индийские монеты с изображением раджи в профиль. Датируются тысяча восемьсот пятьдесят девятым годом. И их у него ровно двадцать. Есть один парень, богатый бездельник, насколько я знаю, который за эти монетки готов выложить любые денежки. Кроме того, француз собиратель автографов. Владеет двумя письмами, подписанными лично Леонардо да Винчи, одним — подписанным Иоганном Себастьяном Бахом, и листочком нотной бумаги, исписанной рукой Генделя. Все эти бумажки стоят примерно двести тысяч долларов. Любой коллекционер спит и видит, как бы наложить лапу на эти автографы, причем заплатит наличными, не задавая ненужных вопросов.
Сегодня вечером француз с женой должен был отправиться на торжественный обед и бал в отель «Уолдорф-Астория» по случаю дня Бастилии. Трое детей француза находились в частной школе в Швейцарии. Ночью в доме оставался только один слуга, да и тот ложился спать в десять часов. Консепсьон была отпущена на этот вечер и решила отправиться на танцы со знакомыми доминиканцами, так что ее не ждали раньше шести или семи часов следующего утра.
Кого же навестить первым — Фрэнки или банкира-француза?
— Фрэнки, — решительно произнес Саймон. Я хочу поскорее исполнить просьбу матери и забыть про это. Забросить Одори фотографию — и отвалить. Кроме того, мне бы не хотелось иметь при себе ничего из вещей француза. Легко и свободно — вот мой лозунг.