– Зря дядя ее рядом с отцом повесил. Нехорошо.

Генрих кивнул на человека в короне:

– Так это не Гивойтос?

– Жвеис. Но они очень похожи.

Айзенвальд закусил губу:

– Сколько ей было тогда, Осинке? Года три-четыре?… Когда ее пытали в баньке и пугали темнотой.

– Я об этом… не думала.

– "Потерпи три дня – и всемерно была бы прощена".

– У ксендза Казимира нахватались ересей? – произнесла Антя неприятным голосом. Упрямо нагнула лоб: – За меня вот некому вступиться.

– А ваш жених, Александр Ведрич? Разве не к вам он ехал жениться в конце октября?

Антя отшатнулась. Губы дрожали. Руки незаметно для нее комкали то полы кожушка, то рукава, то платок на голове. Пощечина заставила девушку очнуться. Айзенвальд вытащил письмо от Франи Цванцигер и светил свечой, пока панна Легнич читала. Потом скомкала конверт и листок, жестко отерла слезы с глаз:

– Мертвые не воскресают.

Железная девка!

– А я уже начал привыкать, – насмешливо протянул Айзенвальд, – что они у вас только этим и занимаются.

Антя не успела так же едко ответить. Пронзив стены и перекрытия, донесся крик.

– Это с той стороны. Можно бы через залу, но дверь заперта!

– А как еще?

Панна Легнич на секунду задумалась:

– Кажется… Бежим.

К ней вернулись решительность и целеустремленность, те самые, что Айзенвальд отметил в вечер знакомства.