Высунул бластер в амбразуру, но, к своему удивлению, обнаружил, что высадились войска значительно дальше, чем я ожидал. Несколько раз выстрелил, как и ребята у дота снаружи, но безрезультатно. Все-таки далековато.
Зато моя четверка на башнях работала не покладая рук и вполне успешно. Стреляли одновременно, снося за раз половину жизни у бойца, а следующим попаданием добивали воина. Значит, на прокачанного мародера нужно четыре выстрела. Плохо. Очень плохо, учитывая трехсекундную паузу для охлаждения бластера. Итого, всего шесть мародеров убито, но атакующие уже добрались до башен.
Про необходимость стрелять я понял после двух оглушительных залпов автоматической пушки. Здорово, пару мародеров откинуло метров на пять, разворачивая не только броню, но и грудную клетку. Еще секунда, и заухали бластеры поблизости. Слышу, как кричит капрал Роял Дженкинс 239:
– Кучнее! Кучнее стреляйте!
Он прав. Я навожу бластер на раненого мародера, в которого уже несколько раз попали, и плавно спускаю курок. Пух! Воина разворачивает на месте, как медвежонка, что производят для детских домов из легкой переработанной синтетики. Его глаза глядят точно на меня, но не со страхом или упреком, а скорее с легким недоумением. Точно он знал, что выживет, несомненно выживет, а дурацкий дядька в экзоскелете взял и убил его.
Сглатываю неожиданно появившийся комок в горле и дрожащей рукой перевожу оружие на его озлобленного соседа. Как хорошо, что есть пара секунд, пока остынет бластер. Пара секунд, чтобы привести себя в чувство, взять в руки и продолжить сражаться за свою жизнь.
Я мотивирую себя предельно четко, раздавая мысленные пощечины. Выбор простой: либо ты, либо они. Причем этим ребятам все равно, вернется их сто двадцать человек или десять. Программы, которым важно выполнить функцию. А вот тебе, Андрюха, очень даже важно, выживешь ты или нет. Каждая смерть – гвоздь в крышку гроба. Пускай никого уже давно не хоронят в земле, а всех кремируют, но выражение верное.
Пух… Следующий выстрел делает человек с твердой рукой, который не смотрит на остекленевшие глаза бойца, погребенного под ногами своих товарищей. Пух… еще один мародер падает, но я понимаю, наша огневая мощь слишком слаба. За все время мы убили десятка три-четыре, не больше. Большая часть врага еще в строю.
Плазмоганы снаружи начинают работать. Пахнет паленым мясом, слышны крики моих людей. Как оказалось, рамиресовские войска весьма прагматичны. Большую часть он отправил к доту, а остальные отправились зачищать стрелков.
– Не давайте им войти внутрь! – кричу пехотинцам.
Формально один непрокачанный пехотинец выживет в битве один на один с улучшенным мародером. Тем более из-за неудобства спуска нападающие атакуют по одному, а мои люди встали втроем. Последний расположился позади, готовый в любую секунду заменить выбывшего.
И даже сначала все идет как нельзя лучше. Первый десяток мародеров мы выносим на раз. Я прикрываю ребят как могу, хотя тоже не волшебник. В доте становится жарко, по лбу и вискам бежит пот, воздух пропах палеными волосами и обугленной, свернувшейся кожей. Меня мутит, но жажда жить гораздо сильнее простого человеческого отвращения. Я продолжаю из последних сил цепляться за свое существование в этом проклятом форте.
Но и мои ребята не всемогущи. У одного обожжена нога, у другого расплавлен наплечник, полностью оголив руку, третий зачем-то вылезает вперед и получает по полной программе. Он не умирает, вернее, погибает не сразу. Отвечает противнику тем же самым, и эти двое какое-то время стоят, поливая друг друга плазмой и криками, а потом почти одновременно падают.
Будто проснувшись, выстреливает автоматическая пушка, причем поочередно, уничтожая сначала одного мародера, а потом второго. Но и она замолкает. Теперь нас здесь всего четверо. Наружу даже не смотрю, слышу пару уханий бластеров поблизости и одновременные залпы вдали. Значит, люди на башнях еще живы. Про тех, что вокруг дота, я даже не думаю: почти все мертвы или станут таковыми в ближайшее время.
Нападающие несколько раз, хоть и не сильно, попадают в крайнего защитника. Теперь тому совсем худо. Но мы выстояли. Дождались передышки от пушки, убив еще шестерых, прежде чем автоматика дает утереть пот с лица, двумя меткими выстрелами сражая наповал пару мародеров.
– М-м-м!..
С обугленным лицом падает у входа мой крайний.
Теперь лишь два пехотинца отделяют меня от смерти. Я спешно вспоминаю про свои способности. Что там? Триплетная яма, Броневик, и Скала. Первое не подходит, дистанционными атаками меня не беспокоят, зато другие пригодятся.
Предпоследний пехотинец умирает молча. Словно он чертовски устал меня тут защищать. Я лишь замечаю, что его глаза вспучились и вылезли из орбит, как переваренное и треснувшее в воде яйцо. На багровом лице, со слезающей толстыми ломтями кожей, это смотрится устрашающе.
На последнего надежды нет никакой, я даже не удивляюсь, что он смог убить всего одного, прежде чем погиб сам. В дот врываются мародеры. Всего пять, замечательная система будто напоминает, что находиться здесь могут всего шестеро. Я бью первого прикладом по голове, отчего тот отлетает, и добиваю выстрелом из бластера. Начинаю работать прикладом и экзоскелетом, раскидывая противников, но несколько все же успевают выстрелить.