Нам с Дианой выпала честь сидеть за главным столом, в компании еще шестидесяти важных гостей. Я оказываюсь между маркизой де Майбуа, которая настолько стара, что мне кажется, что она забыла, как разговаривать, и герцогом д’Эйеном, который сидит в парике, похожем на овечьи колечки тетушки Дианы. Он говорит, что очарован моими глазами, и заявляет, что они бездонные, как голубые озера. Я точно не знаю, что он имеет в виду, но звучит приятно. Огромный стол по всей длине заставлен едой; в центре стола стоят изящные резные сахарные фигурки, выкрашенные в цвет индиго, и греческие сосуды, наполненные различными ликерами.
– Пока сорок тарелок, – шепчет Эйен, наклоняясь прямо к моему уху, – и последует четыре перемены блюд!
По-моему, это самый грандиозный ужин, на котором я когда-либо присутствовала, даже грандиознее, чем свадьба моей сестры в Монбаре. За каждым гостем с каменным лицом стоит лакей, готовый услужить в мгновение ока. Я своему не даю скучать: все самые вкусные блюда от меня далеко, и только я подумала, как бы дотянуться до последнего кусочка жареного горностая, как лакей герцога де Брогли увел его у меня из-под носа. Я отсылаю своего за коровьим выменем в апельсиновом соусе и вкуснейшей оленьей ногой, которую мне удалось высмотреть.
Я замечаю на себе оценивающий взгляд Конти. Я не забываю ему улыбаться, а он время от времени улыбается мне в ответ, обнажая свои пожелтевшие зубы. Принц страшно богат; он мог бы купить мне сотни платьев и даже не заметить этого, но… эх! Не думаю, что я устояла бы, если бы он начал за мной ухаживать. Глаза его почти такие же желтые, как и зубы, а сам он напоминает мне высохшую сосиску. И тут я едва не вскрикиваю в отчаянии, когда вижу, как тетушке Диане подают последний кусочек кровянки в соусе из шалфея.
После пятой перемены блюд со стола убрали и внесли пять одинаковых блюд с рубленым мясом в форме башни, вокруг которых лежит нечто напоминающее густые взбитые сливки. Из угла, где сидят десять виолончелистов, льется приятная музыка. Блюда торжественно водружают на стол, пока виолончели выводят подходящее крещендо.
– Госсек[18] написал как раз для этого случая, – прошептал сидящий справа от меня Эйен.
Конти требует тишины и поднимает свой бокал:
– В честь нашего дорогого друга и национального героя, герцога Ришелье, известного своими подвигами и искусством преодолевать стены, отточенным умением избегать ревнивых мужей и захватывать форты у сегодняшних британцев! В его честь я представляю вам эти «Форты Магон», так элегантно взятые его светлостью.
– Это мой долг и огромная радость – добыть славу нашему народу, которую он так давно заслужил, – тут же отвечает Ришелье, вставая с противоположного конца стола.
По одну сторону от него сидит его дочь, графиня д’Эгмон, по другую – очень красивая графиня де Форкалькье, которую все называют Восхитительной Матильдой.
– Дорогие гости, перед вами точные копии форта Магон, сделанные из рубленого мяса. Форта, который находится на одном из этих маленьких островов на юге Испании. Вокруг них новый соус, который я с гордостью привез в нашу страну, – еще один успешный результат помимо захвата острова. А поскольку этот остров – всего лишь голая скала, соус может стать более весомым вкладом в нашу национальную победу. – Он кивает, словно соглашаясь со своими словами, и продолжает: – Британцы, как всем нам известно, обычные варвары – родители здесь присутствующих, конечно же, исключение, – добавляет он, кивая на герцога де Фитц-Джеймса. – На том острове во время долгих неделей осады не было ни сливок, ни масла. Я повторяю: ни сливочного масла, если кто-то может себе представить подобное. Но мой повар – француз, к тому же гений, и, имея под рукой только растительное масло и яйца, он сотворил этот вкуснейший соус, который вы видите перед собой. Дамы и господа, представляю вам магон-масло.
– А почему бы не назвать его магонез, сир? – предлагает принц де Бово, пребывающий в приподнятом настроении от выпитого вина. – В честь населяющих этот остров? Они капитулировали достойно – в их честь теперь назван соус. Такой же белый и нежный, как их печень!
– А он вкусный? – спрашивает Эйен, когда нам подают порцию. – Восхитительно кремовый и густой. Могу себе представить его с артишоками: волшебно.
Я с сомнением смотрю на свою тарелку. Я не против поесть печенку ягненка, но печень британцев? Я вздрагиваю.
Письмо с письменного стола герцогини де Помпадур
Версальский дворец
30 августа 1756 года
Дорогой Стенвиль!
Никто никогда не радуется началу войны, но в этом случае, я думаю, у нас выбора нет. Захват Пруссией Саксонии – оскорбление, на которое нельзя не обращать внимания. Когда дофина услышала эти новости, тут же поспешила к королю, почти в неглиже. Его Величество испытывает трогательную нежность к юным девицам, поэтому его тронула такая непосредственность. Он пообещал ей, что прусский безумец не останется безнаказанным.
Мы бесконечно благодарны Вам за помощь в подписании договора с австрийцами. Вам и моему дорогому Берни – вам обоим, но если быть честной до конца, со своей стороны я потерпела неудачу – вы внесли более весомые вклады. Конечно, этот договор остается крайне непопулярным во Франции: французы не доверяют австрийцам и испытывают к ним стойкую неприязнь, корнями уходящую в глубину веков. Те, кто не принимал участия в переговорах, больше всех выступают против его подписания: Ришелье называет его договором предателей, а Конти вообще относится к нему как к договору с Дьяволом. Я воспринимаю это как ложку дегтя.