Из лагеря IV они пошли наверх – сразу к лагерю V. Они планировали разбить его на 7900, но сначала добрались до 8000, а затем вернулись на 7800 и остановились. Оставалось совсем чуть-чуть. Двое шерпов и еще один француз отправились вниз, потому что у француза начала прогрессировать горная болезнь. В экспедиции осталось всего десять участников.
Келли, пуленепробиваемый, крепкий, спокойный и знающий больше остальных.
Матильда, удивительно стойкая, смелая, еще не решившая, к кому она ближе – к своим или к Келли.
Жан, единственный говорящий по-английски француз, руководитель стремительно сокращающейся экспедиции.
Седрик, полуфранцуз-полунемец, мрачный, упрямый, несгибаемый.
Шестеро шерпов – трое из французской экспедиции и трое из группы Келли.
И всё.
В феврале 1909 года Мейнард Кейнс познакомил Джорджа Мэллори с Джеймсом Стрейчи. Это была очередная встреча группы Блумсбери, и впоследствии Кейнс писал, что Мэллори и Стрейчи сошлись с первой минуты. Уже к концу вечера один что-то доказывал другому, чуть ли не держа его руки в своих. Сложно сказать, как скоро между ними возникли сексуальные отношения. Факт в том, что, когда Мэллори вернулся в Кембридж после очередного горного вояжа, Джеймс познакомил его со своим братом Литтоном, и тот заинтересовался Мэллори, пытаясь «перетянуть» на себя внимание молодого альпиниста.
В своих дневниках Литтон описывает Мэллори как образец совершенства – тело молодого атлета, лицо как с картины Боттичелли, изящество китайских росписей в каждой черточке. Литтон уверен в том, что Мэллори для Джеймса – не более чем игрушка, а вот он, Стрейчи-старший, способен дать этому красавцу много больше.
Но Мэллори отличался от богемы, с которой постоянно общался в Кембридже. Он был спортсменом высокого класса, и горы его манили значительно больше, чем прелести друзей. Он ходил в горные походы по нескольку раз в году, а его кембриджские друзья не могли пойти вместе с ним. В альпинистском клубе отношения были значительно проще и мужественнее, поэтому гомосексуальность не могла затянуть Мэллори в полной мере – у него была прививка. Каждый раз, когда он возвращался из очередного похода, Брук, Стрейчи и другие пытались переключить внимание Мэллори на себя – но когда им это наконец удавалось, приходило время следующего путешествия. И Мэллори снова возвращался не утонченным эстетом-бисексуалом, а суровым мужчиной, прошедшим нечеловеческие испытания.
Тем не менее именно Мэллори стал инициатором первого сексуального контакта с Джеймсом Стрейчи. Мэллори искренне думал, что это взаимность, и что подобные отношения привнесут в его жизнь нечто новое. Но Стрейчи к тому времени уже охладел, и физическая близость не доставила обоим ожидаемого удовольствия. По свидетельству Стрейчи, это была единственная их с Мэллори попытка.
Мэллори можно понять и здесь. Для него всегда было типичным доведение нового опыта до экстремального уровня. Он не умел и не хотел останавливаться на половине дороги, даже если понимал, что в конце его ждет разочарование или – если речь идет о горах – даже смерть. То, что Стрейчи, по сути, отверг его, уйдя к Руперту Бруку, нанесло Мэллори психологическую травму, отразившуюся на нем куда серьезнее, нежели любые физические повреждения, которые могли нанести горы.
Незадолго до Рождества 1910 года Мэллори, гостивший у друзей во Франции, пишет Стрейчи последнее письмо: «Мой дорогой Джеймс, я решил наконец-то тебе написать. Что ты думаешь о произошедшем? Что я горд? Что я уязвлен? Что я зол? Что я обо всем забыл? Минуло шесть недель с того дня, когда мы попрощались в Хэмпстеде, и с тех пор я не написал тебе ни строчки. Я, который любит тебя! Наверное, ты понимаешь причину моего молчания не хуже меня. Мне действительно совершенно нечего сказать с того самого дня, когда я признался тебе в любви. Нужно ли постоянно повторять эти изнурительные слова о том, что я хочу поцеловать тебя снова? К сожалению, они – это все, на что я способен. И этого слишком много для нас обоих…»
Мэллори просит Джеймса Стрейчи писать ему хотя бы иногда, но отношения между ними так и не налаживаются. Литтон к тому времени тоже находит себе другого возлюбленного. В итоге Мэллори остается один, к тому же подходит к концу срок его обучения в колледже – он едет в Годалминг, где получает работу учителя.
Один из его учеников – уже упомянутый Роберт Грейвс.
Перенесемся в 1933 год. Весной я купил – еще не умея держать штурвал в руках – свой прекрасный самолет, трехлетку de Havilland DH.60G, более известный как Gipsy Moth[5]. К тому времени я уже полгода штудировал книги о Гималаях и тренировал ноги, ежедневно пробегая по пятнадцать миль. Начальные навыки альпинизма я получил в горах Уэльса, которые сегодня стыдно и горами называть. Но тогда мне казалось, что Гималаи – это нечто подобное, только чуть больше. О снеге я вообще не думал.
Я вступил в лондонский аэроклуб и начал брать уроки летного мастерства. Буду честен – я был отвратительным учеником. Я никак не мог приноровиться к самолету, все время путался в приборах, которых было кот наплакал, и лицензию мне выдали исключительно за упорство и небольшой подарок инструктору. Незадолго до основного путешествия я решил навестить родных в Йорке, но не сумел нормально приземлиться, перекувыркнулся через крыло и потерял сознание, повиснув на ремнях. Меня вытащил деревенский парень.
Все это я рассказываю для того, чтобы вы понимали, какой может быть тяга к горам. Пусть я не умел ни летать, ни забираться на скалы, но я хотел – и этого желания было достаточно, чтобы осуществить мою мечту.
Мне не дали разрешения на пролет над территорией Персии и, что самое страшное, Непала. В ответ на мой запрос пришла телеграмма с отказом. Я порвал ее – меня не могла остановить бюрократия. 21 мая 1933 года я вылетел из Британии. Уже на взлете я сделал несколько ошибок, в частности неправильно работал с механизацией крыла, двигаясь по ветру.
Анализируя свои действия, я сам поражаюсь тому, что у меня многое получилось. Кажется, не было ни одной манипуляции, которую я совершил бы безошибочно. Я делал неправильно все – но меня двигало вперед безумное, нечеловеческое везение, которого в соответствии с теорией вероятности быть не может. На моем самолете не было радиосвязи, я не имел доступа к прогнозам погоды и анализу летных условий, я абсолютно ничего не понимал в ориентировании, да и карты, взятые с собой, оставляли желать лучшего. Спустя два дня после взлета меня официально объявили пропавшим без вести.