Сильные руки подхватили меня, усадили и поддерживали под спину, пока мисс Хадсон, словно заботливая сиделка, вливала в меня сладкий, дочерна заваренный чай из мятой оловянной кружки армейского образца.
— Ватсон, Ватсон, — беззлобно ворчал Холмс, придерживая меня за плечи. — Вас ни на минуту нельзя оставить без присмотра.
— Что произошло? — спросил я.
— Вы расхаживали по двору в крайнем волнении, что я приписал обычной впечатлительности вашей натуры, мой друг. В какой-то момент я перестал обращать на вас внимание, а потом на некоторое время потерял из виду. Потом мисс Хадсон начала кричать, что доктор упал. Мы нашли вас здесь, у ограды, без сознания.
— В обморок вы упали, доктор. Всего и делов, — влез в разговор Лестрейд.
— Я не склонен к обморокам, — возразил я.
— Уверены, доктор? — скептически прищурился этот хорёк.
— Абсолютно. Мне позволяют совершенно определённо утверждать это некоторые…, гм, специфические особенности моего организма.
Например, то, что моё сердце будет неутомимо работать ещё много лет после того, как уснёт спрятанный в моём плече атомный котёл, приводящий в движение искусственную конечность, которая заменила утраченную правую руку. Впрочем, знать об этом Лестрейду совершенно не обязательно.
— Тогда что с вами произошло? — спросил шеф-инспектор.
— Не знаю, — честно ответил я. — Совершенно ничего не помню.
— А что видели вы, Анжелика? — Холмс повернулся к мисс Хадсон и пристально взглянул на неё.
— Анна-Вероника! — с вызовом встретила взгляд великого сыщика наша секретарша. — С этого момента — Анна-Вероника.
— Да-да, безусловно, — нетерпеливо отмахнулся Холмс. — Простите, запамятовал.
— И попрошу без сарказма, мистер Холмс! — строго сказала новоявленная Анна-Вероника. — Право каждой женщины — носить то имя, которое её саму устраивает наилучшим образом, которое подходит ей здесь и сейчас, которое позволяет ей пребывать в гармонии с собственным внутренним миром! И то, что вы мой босс, вовсе не даёт вам…
— Да-да, мисс Хадсон, — поспешно вернулся мой друг к нейтральному обращению. — Пусть я и не вижу вследствие косности своего мужского ума каким образом имя «Анна-Вероника» превосходит в своём соответствии озвученным вами пунктам ту же «Анжелику», но я готов смириться с вашим правом к самовыражению, милочка, если это пойдёт на пользу расследованию.
— Вне всякого сомнения, — вздёрнула усыпанный веснушками носик наша невыносимая эмансипэ. Я любовался ею в этот момент. Раскрасневшись от эмоций, оседлав любимого конька демагогии о равенстве полов и одновременном превосходстве женщины над мужчиной, готовая растерзать любого, кто посмеет ей перечить, мисс Хадсон расцветала, подобно прекрасному, пусть и весьма экзотическому цветку среди унылой серости английских традиций и стереотипов. Глаза её метали зелёные молнии, рыжие пряди, выбившись из-под шляпки, падали на лицо, и возмутительница спокойствия совершенно очаровательно пыталась сдуть их уголком рта — впрочем, безо всякого успеха.
— Боже, что за бред?! — вскричал Лестрейд, до этого лишь таращивший изумлённые глаза на обоих спорщиков. — Холмс?! Вы, с вашим рациональным умом истинного джентльмена, соглашаетесь с этой чушью?!
— Увы, мой дорогой Лестрейд! — мой друг развёл руками в комическом отчаянии. — Женщины — удивительные существа. Я давно имел несчастье убедиться, что метод дедукции далеко не всегда применим в понимании свойственной им логики. На мой взгляд, следует оставить за женщинами право менять по настроению имя, подобно тому, как они меняют наряды, когда хотят — в противном случае мы рискуем ввязаться в затяжную позиционную войну, в которой заранее обречены на поражение. Женщины гораздо упорнее в своих заблуждениях, чем мы с вами, мой дорогой шеф-инспектор, и гораздо настойчивее в достижении целей — какими бы абсурдными они нам с вами ни казались.
Лестрейд выслушал эту тираду с отвисшей челюстью, после чего расхохотался и махнул рукой в знак согласия. Мисс Хадсон ещё выше вздёрнула носик и залилась краской негодования.