— Конечно, обязательно, — произнес я. Посмотрел еще на тонкую до синевы пацанью руку Арни, выводящую буквы. И вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
И надо же такому случиться — прямо в коридоре напоролся на Зайнека. Зай-зая нашего. Тот поднял свои знаменитые брови. Был бы красавец-мужчина — могуч, силен, каштановые волосы вьются, лицо правильное — но вот эти брови мощные, мохнатые прямо-таки жуткое впечатление производят, и красивое лицо Зай-зая ну очень сильно портят. А вообще-то о его внешности как-то не думаешь… Обычно когда с ним сталкиваешься, первым делом теряешь дар речи. И соображения тоже.
Итак, Зай-зай поднял свои кустистые брови, уставившись на меня.
— Двести восемнадцатый? Куда идешь? Почему в таком виде?
— Отбывал административное наказание на строительстве нового корпуса! — отрапортовал я машинально. — Иду в столовую на ужин.
— Это понятно, — брезгливо сказал Зай-зай. — Непонятно, что ты делаешь в служебном помещении… Ага… — он разглядел за стеклянной дверью Арни. Лицо Зая изменилось. — Ну что ж. Теперь я понимаю… Так, двести восемнадцатый. Хорошо, что я тебя встретил. Сегодня после политчаса зайдешь ко мне в кабинет. Не позднее девяти пятнадцати.
— Слушаюсь, — повторил я. Зай-зай фыркнул («как лошадь» — говорила Пати, и в самом деле было похоже) и двинулся по коридору дальше.
А я пошел на ужин.
В подавленном настроении — ибо ничего хорошего посещение кабинета Зай-зая принести человеку не может.
Вины особой я за собой не знал. Правда, недавно мы лазили в администрацию за сенсаром, так это же все делают. Но все равно — кто-нибудь мог заметить, накапать. У нас это быстро. Но вообще-то Зай-зая это не касается. Если бы, то меня вызвал бы начальник квартала Лобус, его это компетенция. Зай-зай этим заниматься не должен. Он у нас все-таки воспитатель, служитель Цхарна.
Я побрел к столовой, размышляя об отношении Зай-зая ко мне. К нам, точнее.
Зай-зай у нас совсем недавно, с тех пор, как прежний старвос пошел на повышение. И сразу заметил нашу компанию. И недобрым глазом заметил.
Гомосексуализм нам еще прежний старвос пытался пришить. Даже, как выяснилось, видеокамеру в нашу комнату установил. Зай-зай, видимо, от него знал, что голубизной у нас и не пахнет… тем более, всем известно, что Таро каждый год влюбляется в какую-нибудь из девчонок, и совсем недавно после бурного романа Лилла дала ему от ворот поворот, а у меня… ну в общем, уже есть какие-то отношения с Пати. Арни же девчонки просто всерьез не принимают (и дуры, между прочим!) Зай-зай не пытался нас в чем-нибудь таком обвинить, но наша компания ему активно не нравилась. Сначала он к нам подселил известного стукача по кличке Котик. Но как назло, Котика перевели в Илловайс. Однако — я теперь вспоминал очень многие эпизоды, косые взгляды, намеки на политчасах, несправедливые наказания (не то, чтобы не за что… человека всегда найдется за что наказать… но обычно за такое не наказывают).
Не то, чтобы он меня лично не любил. На меня ему было плевать. Как это и должно быть, ибо «один человек подобен бесполезному камешку на дороге. Лишь собранные вместе, создадим храм Цхарну». Но по-видимому, наша тройка была собрана вместе как-то неправильно. Не нравились Зай-заю наши отношения, не по-цхарновски как-то мы дружили. И еще я вспомнил, что за последние месяцы едва ли была неделя, когда нас не дергали бы по разным поводам, и мы работали бы спокойно вместе в одном цеху.
И вот с такими тяжелыми и перепутанными мыслями я вошел в столовую.
И тут же увидел Пати. Она шла с подругами к своему столику. Увидев меня, обернулась, и я снова задохнулся — такое красивое у нее было лицо. Чистое такое, тонкое, смугловатое — в отличие от меня, Пати родом с Циборна, а там народ смуглый и темноволосый — черные, ясные глаза и тоненькие брови разлетаются стрелочками к вискам.
И ни радости, ни удивления, ничего — спокойно-приветливое выражение лица.
— Привет, Ландзо!
Она бы еще сказала «двести восемнадцатый».
— Здравствуй, Патари, — ответил я. На языке вертелось «давно не виделись». Но я не мог этого сказать, мне хотелось смотреть на ее лицо… а вдруг эти слова будут неуместны?