— Извините, пустите сироту погреться.

— Пошёл вон, попрошайка. Ох уж мне эти беспризорники, всех клиентов отваживают, но я их не пускаю! — дородная тётка за прилавком сама выглядела так, будто её пускали всюду, но чаще всего к столу. Мне стало жалко мальчишку, и, повинуясь порыву, я вышла на крыльцо. К стене жался худющий пацан, одетый даже не в лохмотья, а в какие-то тряпки, которые и одеждой-то не были никогда. На лице ссадины, ноги босые и в ранах, а взгляд — затравленного зверёныша.

— Привет. Есть хочешь? — вопрос, конечно, глупый, но контакт надо с чего-то налаживать. Мальчишка смотрел исподлобья, на вид ему было лет четырнадцать, ростом почти с меня, глаза огромные и смотрят оценивающе. Говорят, что беспризорники прекрасные психологи и по одному виду человека способны определить исходящую от него опасность. Жизнь — суровый учитель.

— Допустим, хочу. Ты покормишь?

— Ну не я сама, тут еду подают.

— И что тебе за это нужно?

— Да ничего, что мне от тебя может быть нужно?

Парнишка поколебался и кивнул.

— Можно нам, пожалуйста, два горячих ужина? — я выложила перед тёткой шесть медяков, а она поджала губы так, будто деньги внезапно завоняли. Еду нам на стол буквально швырнула, расплескав половину супа из одной из мисок.

— Давно ел?

— Вчера.

— Что ел?

— Морковку.

— Сырую?

— Да, — пацан явно ждал возможности накинуться на еду, жадно потягивая запахи подрагивающими ноздрями.

— Тебе много нельзя есть, чтобы плохо не стало. Давай начни с супа, — я придвинула к нему полную миску, — а хлеб и мясо можно попозже вечером, через пару часов. Иначе будет живот болеть и станет нехорошо.

— Я знаю, — кивнул парнишка, — спасибо.

Он с жадностью принялся за еду. Я смотрела на него и думала, что делать дальше.

— Ты куда-то направляешься?

— Да, в Саркану.