Я поблагодарил и встал, собираясь уходить.

— Вот вам пятьсот марок, больше вам не надо, так как вы пробудете здесь только два дня, а марки, как вы знаете, запрещено вывозить за границу. Итак, до скорого свидания.

Я вышел из кабинета и отправился обедать к Борхардту. Сидя за столиком, я подытоживал свои впечатления. Этот Николаи большая бестия и вначале бросил мне угрожающий намек. Банге как-то более уютен, но он, видно, ниже рангом полковника.

Что касается данных мне заданий, то с коммунистами вряд ли что выйдет, у меня с ними как-то не вытанцовывается. Попробуем все же разыграть комедию в Саарбрюккене.

Вот этого Арнольда я рассчитываю неплохо обставить. Они явно хотят с ним проделать большую операцию, в чем дело, однако, пока неясно.

Тебе все же, бедный Штеффен, придется так или иначе подложить Арнольду свинью, но ты не должен огорчаться, он ведь убежденный человек и, следовательно, должен мириться с проистекающими отсюда неприятностями. У тебя же в жизни ничего нет, кроме самого себя, и ты, Штеффен, должен позаботиться о себе, о единственном.

Пятьсот марок это немного, но на один вечер хватит с избытком, ведь сегодня я на вечеринке у Банге. Кстати, зачем он меня позвал? Может быть, он хочет напоить меня и потянуть за язык, а быть может, хочет меня кое-кому показать. Вероятнее всего, что он просто пригласил меня без определенной задней мысли.

— Кельнер — рюмку бенедиктину и одну импортную.

Я долго выбираю из нескольких коробок сигару.

Меня интригует эта семейная вечеринка.

Я выхожу из ресторана и направляюсь на Лейпцигерштрассе. Опять группы штурмовиков; один меня толкает локтем в грудь и называет «еврейской свиньей». Вот это номер, ведь я чистокровный немец! Впрочем, ручаться нельзя: может быть, моя бабка или прабабка, плохо знакомые с расовой теорией, проявили недопустимый либерализм. В результате у меня в лице появились неуловимые черты, вызвавшие соответствующую реакцию у штурмовика. Я, правда, мог бы ему объяснить, что много лет назад мой череп щупал старый профессор, специалист по вопросам расы, и признал меня арийцем. Но я предпочитаю не вступать в дискуссию на эту тему со штурмовиком на улице.

На углу Лейпцигерштрассе и Фридрихштрассе я ловлю направленный на меня пристальный взгляд. Вижу удивленное лицо старого знакомого. Как это он еще не в концентрационном лагере? Он смотрит на меня и колеблется, подойти или нет. Я едва заметно даю головой отрицательный сигнал. Мой знакомый немедленно исчезает за углом. Часа через два захожу в кафе выпить кофе.

К столику подходят двое в коричневых рубашках, у них кружка для сбора денег; они предлагают какие-то жестяные булавки со свастикой. Я опускаю в кружку марку. Штурмовики изумлены моей щедростью, и я получаю звание «партейгеноссе».

Итак, только что я был «еврейской свиньей», а теперь реабилитирован, и все это за одну марку.

У соседнего столика сидит пожилой человек с лицом профессора; коричневые рубашки протягивают ему кружку; он делает вид, что не замечает, и углубляется в газету. Штурмовик встряхивает кружку, звенят монеты. Штурмовики отходят в сторону и садятся за столиком у выхода. Понятно, они пойдут за профессором. Смелый старикан, но дурак, я бы на его месте опустил три пфеннига, и все было бы в порядке.

В одиннадцать часов я звоню в квартиру Банге. В передней несколько шляп и черных кепи охранных отрядов. Вхожу в прекрасно обставленную гостиную. Сильный свет, яркие краски, рябит в глазах. Мне навстречу идет Банге, берет под руку и вводит в соседнюю комнату.

Невероятно накурено, грубые голоса, женский писк и взвизгивание. За столом сидят человек шесть мужчин, у всех красные, потные лица, некоторые без пиджаков. Несколько очень недурных девчонок ведут себя без стеснения. Меня усаживают, знакомят с мужчинами, с девицами я знакомлюсь сам. Через несколько минут я чувствую себя в своей тарелке и не теряю времени…

Я проснулся в двенадцать часов дня в своем отеле на Тауенциенштрассе. Откровенно говоря, я очень неплохо провел ночь.

Ну и свинья же этот Банге! Все было весьма мило, только я никогда не был поклонником маркиза де Сада. Я в своей жизни изучил не один притон, но такого свинства я не видел. Мне даже делается жалко, что я завтра уезжаю. Они ведь сговаривались еще об одной «семейной вечеринке».

Голова трещит, во рту отвратительный вкус. Принимаю таблетку «неуранидала», лезу под душ, чувствую себя бодрее. Весь день фланирую по улицам. Сижу в кафе. Вечером отправляюсь, как условился накануне с Банге, на Бюловштрассе.