Книги

Двенадцать прикосновений к горизонту

22
18
20
22
24
26
28
30

– Дядь Федь, а можно я свет включу? – спросил я.

– Зачем? – удивился водитель.

– Всё равно не спится, почитаю немного.

– Включай, – согласился он и спросил: – А что читаешь?

– Вот, – включив свет над головой, показал я книгу, – «Рождественские стихи».

– Интересные?

– Ну да. Мне нравятся. Иосиф Бродский. Хорошие у него стихи. Читали?

– Не-а, – замотал головой Федя и вдруг предложил: – А ну почитай мне вслух.

Я раскрыл книгу и прочитал первые попавшиеся на глаза строки:

Твой Новый год по тёмно-синейволне средь моря городскогоплывёт в тоске необъяснимой,как будто жизнь начнётся снова,как будто будут снег и слава,удачный день и вдоволь хлеба,как будто жизнь качнётся вправо,качнувшись влево.

В это самое мгновение налетевший ветер так качнул нашу кабину, что я едва не выронил из рук книгу.

– Эй, осторожно, – рассмеявшись, вскрикнул Фёдор, – со своими качаниями, не то кабину оторвёт.

А я вдруг подумал: «Надо же, ночью, среди бескрайних полей, в сломанном грузовике читать вслух стихи Бродского… Скажи кому, не поверят».

– Нравятся? – тихо спросил я.

– Красиво… – ответил он и предложил: – А ну ещё что-нибудь зачитай.

Я продолжил:

Нынче поклонники оборота«Религия – опиум для народа»поняли, что им дана свобода,дожили до золотого века.Но в таком реестре (издержки слога)свободы не выбрать – весьма убога.Обычно тот, кто плюёт на Бога,плюёт сначала на человека.

– Ух ты, – вынимая из пачки очередную сигарету, произнёс Федя и повторил последнюю строку: «…плюёт сначала на человека». Эт точно. Кто не верит в бога, тот и в человека никогда не поверит. А ты, Миха, в бога веришь?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Я и сам пока не знаю. А вы?

– Ну, если честно, то и я не знаю. Хотя ближе к тому, что верю. Вам сейчас проще. Хочешь – верь, хочешь – не верь. А у нас раньше было строго. Именно так и говорили, как в твоей книжке: «Религия – опиум для народа». Только вот не пойму, зачем они сюда опиум приплели? Добазарились на свою голову, наркоманов развелось как собак нерезаных. Я до сих пор один случай вспоминаю и краснею. Стыдно, аж жуть. Хочешь, расскажу?

– Угу, – ответил я и, приготовившись слушать, отложил книгу в сторону.

– Была у нас в классе девочка Надя. Фамилию, к сожалению, забыл. Маленькая такая, серенькая мышка. Никогда не баловалась, на перемене всегда вела себя спокойно. Одним словом, тихоня. И вот однажды кто-то из пацанов вдруг заметил у неё на шее ниточку. Подкрался незаметно сзади и выдернул нитку. А на ней оказался маленький медный крестик. И тут этот негодяй как завопит на весь класс: «Смотрите! Смотрите! Надька наша – монашка! Она с крестиком в школу ходит! Ха-ха-ха!». Что тут началось, Миха. Веришь, до сих пор стыдно вспоминать. Все словно ошалели. И дети, и взрослые. Но с нас-то что взять? Нам было лет по восемь-девять. Дети есть дети. Но и учителя туда же. Вызвали Надькиных родителей, стали им мораль читать: дескать, что это вы так опустились, чему, мол, ребёнка учите. Как вспомню, так вздрогну.