Миссис Фини лежала на полу — халат распахнут, ноги разведены в стороны и привязаны к двум стульям, под поясницу подложена подушка, чтобы приподнять нижнюю часть тела, обращенную в сторону входной двери. Наволочка и чулки затянуты вокруг шеи и завязаны большим бантом. Кожа вокруг удавки испещрена синяками и розовыми пятнами застоявшейся крови, рот еще влажный. В глазах крошечные алые «паутинки» от лопнувших капилляров.
Симфония Сибелиуса достигла кульминации. Пять одинаковых аккордов, неровных, точно замирающее биение сердца, между ними — долгие паузы. На неустойчивом си-бемоль музыка пульсировала дважды, трижды, четырежды — пять раз, потом замерла, измученная, в своей изначальной тональности, ми-бемоль, и закончилась. Игла попала в канавку и начала скрежетать.
Муха, вялая ноябрьская муха, опустилась на щеку убитой. Она попробовала кровь на вкус и потерла лапки.
5
Майкл шагал туда-сюда по крыльцу, кутаясь в зимнее пальто, затягиваясь сигаретой, ковыряя мыском ботинка отсыревшие половицы. Доски гнили и расслаивались. Проклятая сырость. Весь дом разваливается. Просто удивительно, с какой скоростью дома начинают разрушаться, насколько неразборчивы плесень и влага. Если как следует топнуть, он проломит любую доску.
Дверь скрипнула, и высунулась голова Рики.
— Ужин.
— Сейчас приду.
Голова исчезла, дверь захлопнулась.
Через несколько секунд Рики снова высунулся.
— Она говорит, сейчас же.
— Скажи, что я приду через минуту.
— Я сказал. Она говорит, что через минуту — это не сейчас же.
— Сам знаю. Я попросил минуту, потому что приду через минуту. О Господи!
Рики вышел на крыльцо, притворив дверь.
— Какого черта ты тут торчишь? Холодно.
Майкл показал ему сигарету.
— Кури в доме. Здесь холодно.
— Видел? — Мыском кожаного ботинка Майкл отделил кусок половицы. Он ковырял щепку до тех пор, пока она не отлетела. — Посмотри.
— Да. Чертов бардак. Починим весной. Может быть. Ну хватит, пошли. Здесь холодно, а я хочу есть.