И вот, спустя десять лет решились перебраться за город – на этом настаивал муж.

Вера любила квартиру на Кутузовском и уезжать насовсем не хотела. Решили так – попробуем. Чтобы не резко и не сразу – сначала станем оставаться в имении на выходные, потом на подольше. А дальше – как захотим.

Навсегда захотели довольно быстро. Вера, к своему удивлению, загородную жизнь полюбила почти сразу. Да и как можно сравнить эту жизнь с городской, с ее отравленным воздухом, дикой загазованностью, резкими звуками, серыми пейзажами и всем остальным? Преимущества неоспоримы. Кстати, хитрый Геннадий Павлович в этом почти был уверен – потому что отлично знал натуру любимой жены. Вера – молчунья, Вера – затворница, схимница. Вера не любит общества и шумных гостей. И еще Веруша любит природу – ведь росла в Подмосковье.

Их имение было их жизнью. И создали они его вместе, вдвоем, с такой тщательностью и серьезной продуманностью – от крупного до мелочей, с таким терпением, нежностью и с любовью.

И были там счастливы. Впрочем, они просто были счастливы – везде и повсюду, и такое бывает.

С годами Геннадий Павлович стал работать меньше – возраст давал о себе знать, да и бизнес стал стабильным, денег на счетах скопилось достаточно, более чем, если уж честно. «На пару жизней уж точно хватит, – шутил Стрельцов. – А у нас она, Веруша, одна».

И самое главное, Стрельцовы уже были в том возрасте, когда отлично понимаешь, как эта единственная жизнь коротка и щедра на сюрпризы и что в ней всяко бывает – примеров вокруг множество. Все люди смертны, и всё, увы, быстротечно… Выходит, надо пожить для себя. Они это заслужили.

И мудрый Стрельцов постановил – жить и наслаждаться. За свою жизнь он ого-го как напахался! Жить ради любимой женщины – огромное счастье! И дано оно, увы, далеко не всем.

Свою встречу с Верой, их совпадение и все их дальнейшие совместные годы Стрельцов искренне считал огромным подарком судьбы. Жизнь его потрепала – ну а кого она пожалела? Но ведь важен итог, вернее, поздний, последний, жизненный этап. Третий возраст, как кто-то красиво сказал. И здесь судьба его щедро одарила.

Все у них было складно, ладно: и понимание с полувзгляда, когда и полуслова не нужно, и взаимная нежность, не иссякшая за долгие годы. И притяжение друг к другу – да, да, именно притяжение, то самое, личное, глубоко интимное, многими ровесниками давно позабытое. А у них было. Пусть не так ярко, как в молодости, пусть не так откровенно нетерпеливо, но было же. Было! И этот так называемый супружеский долг они оба исполняли с удовольствием и все еще с трепетом.

Женой Стрельцов гордился – не просто обожал и боготворил ее, а именно гордился. То, что его Верочка красавица, обсуждению не подлежало. И это не зашоренный субъективный взгляд влюбленного мужа – нет и нет! Вера Андреевна была и вправду красавицей – высокая, крутобедрая, длинношеяя, со стройными, чуть полноватыми красивыми ногами и пышной, высокой грудью, не испорченной, как ни странно, ни грудным вскармливанием, ни возрастом.

У его Веруши были по-прежнему роскошные, густые, чуть волнистые волосы, когда-то давно, в молодости, дивного золотистого цвета спелой пшеницы, белоснежная кожа, темные – чудеса! – брови и синие, с фиалковым отливом глаза, чуть вздернутый, правильный нос и пухлый, яркий рот.

А еще она отличалась замечательным, утонченным вкусом и острым чутьем на прекрасное. Одевалась Вера безупречно. Даже в зрелости умела найти тонкую грань и не перейти на скучные строгие «пожилые» наряды, вроде тоскливых костюмов с лацканами или унылых платьев. Могла даже и похулиганить – например, на пикник надеть молодежные джинсы с лохматыми дырками и яркие оранжевые кроссовки. Шли ей и вечерние платья, и узкие черные брючки со строгими, казалось бы скромными, но, безусловно, недешевыми кашемировыми свитерками, и строгие блузы а-ля паж, и цветастые «полуголые» сарафаны с пышными складчатыми юбками, открывающие все еще роскошные, гладкие плечи. И даже в домашнем халатике Верочка была хороша. А уж когда полы халатика нечаянно распахивались и из-под них появлялась круглая, гладкая коленка, Геннадий Павлович замирал, громко сглатывал слюну и старался умерить дрожь в руках.

«Какое счастье, – с восторгом думал он. – Спустя почти тридцать лет меня волнует собственная жена! Моя возлюбленная, моя единственная, моя желанная». Подумать только – за все эти годы он ни разу – ни разу! – не посмотрел с вожделением на другую женщину, хотя женскую красоту всегда отмечал. Но кто мог сравниться с его Верушей?

Иногда, а такое часто бывало, глядя на спящую жену, он думал, что скорее всего было бы куда проще, если бы он меньше ее любил.

Стрельцов знал мужчин, которые вполне спокойно относились к своим половинам. Да что там спокойно – с годами появлялись и легкое пренебрежение, и явная раздражительность, и накопленная усталость. Это нормально, люди устают друг от друга, накапливаются претензии, обиды, возникают конфликты.

Только не у него. Он ни разу не поймал себя на мысли, что ему бы хотелось отдохнуть от жены, свалить, как все мужики, на охоту или рыбалку, пусть без ружей и удочек – просто так, в сугубо мужскую компанию, как говорится, без баб, с суровым мальчишником, расслабиться по полной, посидеть в русской баньке, потом выпить холодной водочки и трепаться, что называется, на пустую, вспоминая яркие эпизоды бурной молодости, по-мальчишески хвастать победами в драках и, конечно, бабами! Не хотелось ни разу! Сколько раз его звали на подобные мероприятия – не перечесть. В элитные клубы со стойким запахом дорогих сигар и элитного коньяка, на рыбалку в глухую деревню. Звали и в бани, что называется, «со всеми делами». Под этим подразумевались роскошные девки, тщательно отобранные. Как-то он там побывал. Нет, смутить его голыми сиськами-задницами было сложно. Но стало так мерзко, что он, сославшись на срочно выдуманную встречу, быстро оттуда свалил.

Ханжой он не был, пуританином тоже. Мужиков он не осуждал.

В молодости Стрельцов и сам погулял, что уж там. Красиво погулял, с заходами и загогулинами. И некрасиво тоже. Но все давно было забыто, как и не было, – память все стерла. Да и вообще – теперь ему казалось, что вся его прошлая жизнь, до Веруши: два дурацких, бестолковых, коротких и несчастливых брака и все многочисленные любовницы, на час или ночь, на месяц или полгода, – мираж, фикция, обман или дурацкий сон.

Ничего этого не было. Лица его женщин, как правило, красивых или просто интересных, слились в одно малоразличаемое, невнятное, тусклое, потертое – кто, как, зачем?