Папа Шибу пожал плечами.

— Мсьё, вы вряд ли поймёте мой поступок.

— Но вы должны мне сказать, — настойчива заметил адвокат. — Я должен защищать вас. Это сущие звери, но я всё же могу что-нибудь сделать. Ну, скорей, скорей. Почему вы украли Наполеона?

— Я был его другом, — сказал папа Шибу. — Музей лопнул. Они хотели продать Наполеона старьёвщику, я любил его. Я не мог бросить его.

Глаза молодого адвоката вспыхнули ярким огнём.

— Довольно! — воскликнул он, ударив кулаком по столу.

Затем он поднялся и стал говорить, обращаясь к суду, говорить низким, вибрирующим, пылким голосом; судьи как-то непроизвольно подались вперёд, чтобы слушать его.

— Достопочтенные судом французского суда, — начал он, — разрешите мне заявить, что мой клиент виновен. Да, я повторяю громким голосом — да слышит эго вся Франция, весь мир, — что он виновен. Он украл восковую фигуру Наполеона, законную собственность другого. Я не отрицаю этого. Этот старик — Жером Шибу — виновен, но я горжусь его преступлением.

— Разрешите мне заявить, что мой клиент виновен.

Судья Берту сердито заворчал.

— Если ваш клиент виновен, защитник Дюфайэль, — сказал он, — то нечего и разговаривать. Гордитесь его виной, если желаете, хотя это довольно странно, — я приговариваю его к…

— Погодите, ваша милость, — повелительным голосом перебил его Дюфайэль. — Вы должны выслушать меня. Прежде чем вы вынесете свой приговор этому старику, разрешите мне задать вам один вопрос;

— Пожалуйста.

— Вы француз, судья Берту?

— Ну, разумеется.

— И вы любите; Францию?

— Мсьё имеет смелость предполагать противное?

— Нет. Я уверен в этом. Вот потому вы и выслушаете меня.

— Я слушаю.

— Итак, я повторяю: Жером Шибу виновен. В глазах закона он — уголовный преступник. Но в глазах Франции и тех, кто её любит, его преступление почётно: его преступление более почётно, чем сама невиновность.