– Все еще изменится.

– Изменится ли?

– Конечно. Мне только нужно собрать побольше людей. Мои силы возрастают с каждым днем. Время на моей стороне, и мы еще посчитаемся с Римом. Наши поражения не могут быть вечны, центурион, это даже ты должен понять.

– Неужели вы еще не устали сражаться с нами после стольких поражений? – тихо промолвил Катон.

Каратак воззрился на него над пламенем костра, и на миг Катон испугался, что эта дерзость дорого ему обойдется. Но вождь лишь кивнул:

– Конечно. Я сам устал. Но я дал клятву защищать мой народ от любых захватчиков и буду исполнять свой долг до последнего вздоха.

– Ты не сможешь победить, – мягко указал Катон. – Ты должен это понять.

– Не смогу победить? – Каратак улыбнулся. – Этот год был трудным для всех нас, римлянин. Вы, легионеры, должно быть, тоже устали от походов и сражений.

Катон пожал плечами:

– Это наш образ жизни. Мы ничего другого не знаем. Даже если войны нет, мы постоянно готовимся к ней, тренируясь каждый день. И каждое бескровное учебное сражение, которое проводят мои товарищи, усиливает их желание вступить в настоящую схватку. Что же до твоих людей, то в храбрости им, конечно, не откажешь, но они же по большей части земледельцы… не профессионалы.

– Не профессионалы? Может быть, – согласился вождь. – И все же мы были на волосок от победы над вами, даже гордые римляне должны это признать. И мы еще не разгромлены. Мои разведчики доносят, что твой Второй легион встал лагерем к северу от болот. Твой легат отправил на юг одну когорту. Ты только представь себе, одну когорту! Или он вправду настолько самонадеян, что вообразил, что одна когорта способна меня сдержать? – Каратак улыбнулся. – Думаю, твоему легату надо преподать урок. Может быть, скоро. Мы покажем ему, да и другим римлянам, что эта война еще не закончена.

Катон пожал плечами.

– Я признаю, что бывали моменты, когда успех нашей кампании вызывал сильные сомнения. Но сейчас… – Он покачал головой. – Сейчас для тебя возможно только поражение.

Каратак ответил не сразу; он нахмурился, словно услышав оскорбление.

– Катон, по возрасту я гожусь тебе в отцы, а ты разговариваешь со мной, как с мальчишкой. Остерегись, римлянин. Такое высокомерие трудно сносить долго.

Катон опустил глаза.

– Прости. Я не хотел тебя обидеть. Но пойми, я действительно уверен, что ты не можешь победить, и считаю, что жертвы, которые приносят жители этих земель, совершенно бессмысленны. Им нужно положить конец. Они сами просили бы тебя об этом.

Каратак поднял руку и ткнул центуриона пальцем в грудь.

– Не воображай, будто можешь говорить от имени моих сородичей, римлянин.

Катон нервно сглотнул.