– Ну а ты… никакой ты не солдат, одна только видимость… Ты арестован!
Брови Метелла поползли на лоб, а потом он неожиданно рассмеялся.
– Арестован? Ты помещаешь меня под арест? Да, командир?
– Заткнись! – крикнул Катон, отводя древко назад, чтобы нанести второй удар. – Заткнись! Здесь командую я!
Метелл расхохотался.
– Пустые слова, ничего больше! И какое, хотелось бы знать, ты мне назначишь наказание? Пошлешь нужники чистить? Велишь отстоять лишнюю стражу у главных ворот? – Он обвел рукой поляну. – Открой глаза, оглядись. Это никакой не лагерь. Здесь нет валов, чтобы выставлять часовых, казарм, чтобы наводить там порядок, нужников, чтобы их чистить… ничего нет. Нечем тебе тут командовать. Кроме нас. Заруби это на носу, парень.
Катон перехватил копье острием вперед, так, что наконечник оказался меньше чем в локте от горла мятежного легионера. Остальные, забыв о еде, потянулись к рукоятям мечей и кинжалов, недобро поглядывая на центуриона.
На миг все застыли: ни движения, ни звука. Сердца неистово колотились, мускулы были напряжены; тишину нарушал лишь непрекращающийся визг свиньи, доносившийся с края поляны.
И тут вперед выступил Фигул. Он мягко отвел наконечник Катонова копья в сторону и сказал:
– Командир, с этим куском дерьма я разберусь.
Катон взглянул на него, сведя брови, опустил копье, перевел взгляд на Метелла и плюнул на землю радом с легионером.
– Ладно, оптион. Он в твоем распоряжении. Займись им немедленно.
Произнеся эту фразу, Катон поспешно отвернулся, чтобы блеск слез в уголках глаз не выдал его эмоционального напряжения, и зашагал к краю поляны, к возвышавшемуся неподалеку травянистому бугру, откуда открывался вид на болото.
Позади него Фигул рывком поднял Метелла на ноги.
– Сдается мне, пришло время преподать тебе урок.
Оптион вытащил из-за пояса меч, бросил его в сторону и поднял кулаки. Метелл, смотревший на него с опаской, вдруг улыбнулся. Оптион был высок ростом и широк в плечах – сказывалась текшая в его жилах галльская кровь. Метелл был худощав, но годы суровой службы «под сенью орлов» закалили его, сделав безжалостным и опасным бойцом. В данном случае предстояло состязание между силой и опытом, и Фигул, судя по тому, как Метелл, приняв низкую стойку, поманил его рукой к себе, понял, что его противник высоко оценивает свои шансы.
Сделав быстрый шаг вперед, легионер вдруг взревел и бросился в атаку. Но цели так и не достиг. Фигул мгновенно, что было не уследить глазом, выбросил перед собой правый кулак, с приглушенным хрустом врезавшийся легионеру в лицо. Метелл рухнул наземь, вырубленный одним-единственным ударом. Пнув неподвижное тело сапогом, Фигул повернулся к остальным солдатам, улыбнулся и мягко осведомился:
– Есть еще желающие оспорить власть командиров?
Ночь прошла спокойно. Заступив в раннюю стражу, Катон сидел в тени под деревом, озирая болота, затянутые молочным туманом и омываемые серебристым светом яркого полумесяца. Внизу, в лагере, царила тишина: солдаты под грозным взглядом оптиона отошли ко сну. На настоящий момент противостояние завершилось, однако Катон понимал: теперь любая провокация может привести к тому, что командиры и рядовые вцепятся друг другу в глотки. Их отношения, основанные на традиции, привычке, вбитой в головы муштрой, рвались куда быстрее, чем он мог предвидеть, и очень скоро они превратятся в неорганизованный сброд, шайку, в которой все отчаянно пытаются выжить во враждебном окружении пусть даже за счет друг друга. Как бы ни был велик его стыд, Катон признавался себе, что потерпел неудачу. Он утратил доверие своих солдат, а в результате все они сгинут в этой забытой богами глухомани, в сердце варварского острова. Но, несмотря на все эти мучительные раздумья, сменившись с караула, Катон, едва свернулся калачиком на земле, мгновенно закрыл глаза и провалился в мертвый, глубокий сон, и даже кошмары, обычно не дающие покоя растревоженному сознанию, не мучили его. Он слишком устал.
Пробудила его чья-то рука, настойчиво потрясшая за плечо. Катон сориентировался не сразу, но спустя момент уже сел и, прищурившись, всмотрелся в склонившееся над ним лицо.