— Потрясающе! — прошептал Лехман тоном изумленного космонавта-одиночки, который, сидя в своем корабле, обнаружил обитаемую планету. — Такой шанс выпадает…
— Я имею в виду стиль этих фресок. Вы можете их датировать?
Лехман скрестил руки, потом схватился за подбородок слегка наигранным жестом мыслителя:
— Не могу судить однозначно. Данные сцены, а также общий стиль отсылают нас к пятнадцатому веку, но некоторые детали с ним не согласуются.
— Например?
— За шесть веков эту часовню много раз перестраивали или обновляли, а это значит, что и своды тоже не избежали реставрации. И я сильно подозреваю, что художники тех времен каждый раз вносили в эти образы свою лепту.
Ньеман вспомнил зал в мадридском музее Прадо, где были выставлены «Pinturas negras»[65] Франсиско Гойи. Только вот все помалкивали о том, что это фальшивки. Вернее, так: исполнение принадлежало не Гойе. Оригиналы художник написал на стенах своего дома, и их невозможно было перенести на полотно… Иными словами, та же самая проблема: как отделить эти фрески от потолка, чтобы перенести их в другое место?
— А это могут быть копии?
— Конечно. Но в таком случае мы бы заметили различия в фактуре. А этот ансамбль отличается полным единством. Даже слишком полным.
— Объясните, что это значит.
— Сразу видно, что все части написаны одним и тем же человеком, притом в одно и то же время. А стало быть, с момента их создания к ним никто не прикасался. Вот это для меня настоящая загадка.
Майор продолжал разглядывать изображения: казалось, они запачканы сажей и освещены только глазами; эти глаза, слишком большие, витали в кромешной тьме, подобно блуждающим огням. И ему снова пришло на ум первоначальное предположение: эти образы скрывали какую-то тайну, несли какое-то послание.
— Тут есть еще одна загадка — выбор данных сюжетов, — продолжал Лехман. — Для пятнадцатого века они нередки, но никогда еще не изображались вместе, особенно в часовнях. Четверо всадников Апокалипсиса и оплакивание Христа взяты из Нового Завета. Святой Георгий, побеждающий дракона, — из «Золотой легенды» Иакова Ворагинского[66]. А что касается
— И какой же вывод вы сделали?
— Да никакого, разве что этот кажущийся сумбур — уникальное явление. Или же в нем кроется какой-то намек… в общем, не знаю.
Ньеман уже решил показать этот ансамбль теологу, который смог бы разглядеть в нем подтекст, какой-то скрытый смысл.
— Ну и наконец, обратимся к фактуре, — продолжал реставратор. — В ней есть характерные признаки раннего Средневековья, но…
— Но что?
— …но также наблюдается некая современная черта, проявление личности… как бы это сказать… неординарной. Я не знаю больше ни одного произведения искусства той эпохи, которое мог бы приписать данному художнику. Не сочтите за бред, но я абсолютно уверен, что он расписывал только вот эти эльзасские своды…
Заявление Лехмана ничуть не удивило майора. В истории искусства полно художников, прибегавших к вневременному языку живописи. Например, Эль Греко, живший в шестнадцатом веке, писал в поразительно современной манере; достаточно взглянуть на его полотна, чтобы узнать их творца, — они не принадлежат никакому определенному периоду.