– Вздор! Чушь!
– Не надо грубостей, профессор. Ругань, богохульство – в этой области состязания со мной тебе не выиграть.
На краю песчаной площадки, где стоят качели, парочка чаек дерется из-за того, что на первый взгляд представляет собой кучку куриных костей. Маленькая грудная клетка, маленький череп… Но ничего такого там только что не было. Не было никаких костей.
Птицы клюют друг друга в глаза, хватают друг друга за шеи, тянут, выдергивают перья, куски плоти. Деревья придвигаются ближе, чтобы увидеть первые капли крови.
Тоби поднимает руку и рассекает ладонью воздух. Чайки, хлопая крыльями, улетают прочь. И к их пронзительным воплям присоединяются другие, из глубины леса.
– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорит мальчик. – Если я был голосом, звучавшим в ушах Джона, почему он тогда столь неблагосклонно к нам отнесся, обрисовал нас в столь неприглядном виде? Ты сам знаешь ответ, профессор. Он был ограничен нравами своего времени. Напрямую воздавать хвалу Сатане и его падшим ангелам было бы противозаконным деянием. Тогда подобное было просто невозможно. Вот он и назвал нас антагонистами своей поэмы, тогда как явно стоял на нашей стороне и симпатизировал нам. Кто реальный герой его поэм? Бог? Адам?
– Сатана.
– Как ты сам неоднократно и весьма пылко утверждал в своих восхитительных эссе.
– Это всего лишь аргумент в научном споре.
– Да ты сам в это не веришь! Зачем еще тебе было посвящать всю жизнь защите этой своей позиции? Зачем вообще стараться убедить своих коллег и вдалбливать в головы студентам то, что во времена Джона было бы названо богохульством? Все это потому, что ты на нашей стороне, Дэвид. И ты далеко не одинок в этом.
Его речь – эта змеиная, виляющая логика его риторики – настолько сбивает с толку, что я то и дело смотрю вниз, чтобы убедиться, точно ли мои ноги стоят на земле и держат меня на месте. Но что такое в данный момент «земля»? Что значит «держат»? Стоит лишь снова посмотреть на мальчика, как ощущение движения возвращается. Своего рода морская болезнь на твердой суше.
– Но почему вы выбрали Тэсс? – спрашиваю я, с трудом, всухую сглатывая. – Почему выбрали меня?
– Я держу ее при себе, чтобы заставить тебя сосредоточиться. Любой поэт, любой рассказчик нуждается в мотивации.
– И вы рассматриваете меня именно в таком качестве?
– То, что ты называешь документом, есть доказательство нашего существования. Но ты, Дэвид, ты – мой посланник, мой курьер. А послание – это твои показания. Все, что ты видел, все, что ты чувствовал.
Это вовсе не раскачивание качелей вызывает у меня головокружение. Это раскачивается этот высохший садик и вообще все вокруг – весь мир раскачивается и крутится.
– Мне можно будет ее увидеть? Поговорить с ней?
– Это еще не конец твоего путешествия, Дэвид.
– Так скажи, куда мне ехать дальше.