Пирующие сразу же загоготали, а вслед за ними рассмеялся и князь. Нан отметил про себя, что в империи другой порядок: первым смеется начальник, а уж затем – подчиненный.

– Ну что, развяжем ему руки? – обратился князь к дружинникам.

Те нестройно согласились, высказываясь в целом в том смысле, что вейские чиновники и так слабосильней крысы.

С Нана сняли веревки и посадили на лавку. Князь сам вручил Нану полный кубок вина. Кто-то положил перед ним здоровенный кусок мяса на лепешку, заменявшую отсутствующие тарелки.

– Зачем ты пожаловал сюда? Чтобы сглазить нас? – обратился князь к Нану. – Но это, – князь довольно улыбнулся, – тебе не удалось.

Нана, привыкшего к тихим голосам и уединенным беседам, стеснял зычный голос князя. Маанари, казалось, не испытывал ни малейшей нужды в разговоре с глазу на глаз.

Тут Нан стал говорить благое государево слово о могуществе империи, и слушали его вовсе не так хорошо, как об этом сказано в «книге Творения». Прямо скажем, слушали с откровенной насмешкой. А слова о военных поселениях, привилегиях и почете, которые можно получить, не рискуя в войне, развеселили князя.

– Чем же мы рискуем, вступая в бой, – удивился Маанари, – разве ваши войска умеют драться?

– Один ветх стоит сотни вейских воинов, – кивнул Нан, – но нас не в сто, а в тысячи раз больше.

– А я слыхал, – прищурился Маанари, – что предки нынешнего императора тоже родом с гор. То, что сделал один горец, могу сделать и я.

– А если не сможешь? – спросил Нан.

Князь довольно засмеялся.

– Ты поступил, как храбрец, явившись сюда, но все равно ты рассуждаешь, как чиновник. Это вейцы дерутся, чтоб что-нибудь получить, а ветхи дерутся потому, что любят драться! Если мы победим, мы завоюем ойкумену, а если падем – то окажемся сразу в раю!

– А если ты попадешь в плен или потерпишь поражение, что останется от твоей власти, князь?

– От кого мне терпеть поражение? – рассмеялся Маанари. – От господина Айцара, который продавал мне свое железо, и покупал у меня чужое зерно? Мне стыдно сражаться с войсками, во главе которых стоит базарный торговец!

А если мне будет не хватать своих воинов, – продолжал князь, забавляясь, – то я позову на помощь ваших подданных! Ты не скажешь, чиновник, почему ваши крестьяне встречают нас с радостью и тут же бегут топить чиновников? Почему ваши богачи норовят торговать с врагом? Почему даже наместники провинций готовы изменить своему императору? И почему даже пеший воин в моем войске скорее даст себя из рубить и сварить, нежели продаст меня?

Потому что все вы рабы, сверху донизу, а раб живет тем, что изменяет хозяину. Ведь хозяин отбирает у раба все, кроме того, что раб украдет у хозяина.

А мои люди свободны! Я не коплю богатства – я раздаю на пирах все, что имею! Я не обираю своих дружинников, а делю с ними добычу. Мала добыча – я делю ее поровну, велика – тоже делю ее поровну, сообразно роду и храбрости. А когда я стану императором, то каждый вождь получит провинцию, а каждый дружинник – округ.

Речь князя была скорей горяча, нежели логична; и обращался он не к Нану, а к восторженно подвывавшим сотрапезникам.

– Но разве, – спросил Нан внятно и негромко, – но разве твои вожди, став наместниками Веи, не станут в свою очередь рабами?