– Сядь. Временем нужно уметь пользоваться. У меня тоже сегодня утром интервью.

– Но ты еще вчера к нему подготовился. Я ведь тебя знаю, у тебя все под контролем.

– Посиди еще минутку.

При этих словах он легонько подтолкнул Франсуазу к высокому табурету, сжав в руке ее ладонь.

– В конце концов, ты такая же, как я, – насмешливо произнес он. – У тебя тоже все под контролем.

Он тоже сел, налил себе кофе.

– Я люблю свое дело, – произнесла она. – Журналистика – это часть меня.

– Я тоже ее люблю.

– Но ты не стремишься завоевать уважение коллег. Единственное, что тебя волнует, – это любовь публики. В этом-то и разница между нами.

– Понимаешь, когда тебя видят и любят миллионы, когда ты получаешь столько любви – это колоссальная ответственность.

– Когда тебя читают миллионы людей – это тоже колоссальная ответственность.

– Да, но читатели оценивают прежде всего твою работу. В моем случае все по-другому: они видят меня на экране, я неотъемлемая часть их повседневной картины мира, между нами возникает эмоциональная связь, я в какой-то степени член их семьи.

Он потянулся к ней, коснулся пальцами щеки. Кожа у нее была вялая, расчерченная морщинками; она, конечно, ухаживала за собой, но противилась всеобщей мании омоложения и не подвергала свое лицо переделкам.

– Ты придешь сегодня вечером? Прошу тебя…

Жан попытался погладить ее, но она резко отпрянула:

– Чтобы полюбоваться, как ты будешь под гром аплодисментов получать свою медаль? Тебе давно пора было усвоить, что я равнодушна к побрякушкам.

– Да, ты неподкупная, у тебя чистые руки, – заметил он, потом прибавил: – Если ты не придешь, это потеряет для меня смысл… Мой сын там будет. Он проделал такой далекий путь ради меня.

Франсуаза встала:

– У меня нет ни малейшего желания слушать, как ты поешь дифирамбы своей жене, без которой ты никогда бы всего этого не достиг, и видеть, как на глазах у всей парижской элиты она с волнением принимает из рук президента букет роз.

Это была правда: Клер пообещала ему, что приедет, чтобы он не чувствовал себя униженным.