– Неделя, а мы не в курсе. Почему молчит Мурашов?

– А как он должен об этом сказать, Димон? «Эй, ребятки, по коньячку? И да, кстати, через неделю меня закроют, а вы уволены».

– Щит, заткнись! – прикрикнул Виталик.

Серёга выматерился и отошёл в сторону, несколько раз щелкая зажигалкой.

– Допустим, я верю, – Артём прищурил глаза и скрестил руки на груди. – Только вот скажи честно, зачем ты это сделал?

Васильев выкинул окурок, пожал плечами, а потом, проведя рукой по лицу, ответил.

– Отец долгое время, с самого моего детства внушал мне понятия о чести и справедливости, и я ему верил. А оказалось, что эта самая честь легко покупается и продаётся… – Фокс сплюнул под ноги и продолжил. – После отца единственным человеком, которого я реально уважал и продолжаю уважать, остаётся Мурашов. И если есть возможность хоть как-то помочь, то я готов это сделать.

Все смотрели на него с широко раскрытыми глазами, первым пришёл в себя Серёга.

– А ты не такой гандон, как мы думали.

– Щит, вот от тебя-то я не ожидал таких комплиментов.

– И что теперь?

– А теперь это ваше дело.

– Ты понимаешь, если дело заведут на твоего отца, то и тебя дёрнут?

Фокс невесело хмыкнул, а потом, дёрнув подбородком, ответил.

– Понимаю, Тёмыч, и я за себя отвечу, а он пускай сам отвечает за свои поступки.

***

Лихой подошёл к парням на курилке и сел рядом.

– Говорил с Рамазовым?

– Попытался, он не в курсе. Серый, дай зажигалку.

– Я полночи не спал. Сука, ничего в голову не лезет.