Для меня принёс. Он купил это специально для меня. И сразу свалил, словно видеть меня не может.

Я вспоминаю, как утром, когда он выходил из душа и встряхивал волосами, на мою руку упала капля воды - ледяная, но в то же время обжигающе-горячая. Вот и Снейп такой же…

Как хотя бы немного научиться понимать этого человека? И возможно ли это вообще…

Прижимаюсь щекой к запястью - к тому самому месту, куда падала капля, и прикрываю глаза.

До вечера я лежу один, лениво листаю журналы и много сплю, но устаю от этого гораздо больше, чем если бы весь день носился по городу и был чем-то занят. К вечеру я готов взвыть от тоски, но тут как раз возвращается Снейп. Молча обрабатывает мои раны, меняет повязки, сводя брови к переносице и хмуря лоб. Кидает в мой адрес пару критических замечаний, но я вижу, что он доволен тем, как идёт процесс восстановления - уголки губ его чуть загибаются кверху, только что не улыбаются.

После он уходит в лабораторию, и я снова остаюсь в одиночестве.

Ну, хватит! Не убьёт же он меня, в конце концов, если я просто тихонько побуду рядом. Я тихонечко.

Прихватываю с собой яблоко и осторожно аппарирую в лабораторию, стараясь не шевелить больными рукой и ногой. Там очень кстати оказывается небольшой диванчик.

Снейп стоит у стола, на котором огромное количество всевозможных склянок и пузырьков, заваленного какими-то связками растений, банками с порошками, пергаментами, книгами с потёртыми углами. Чувствует, что я появился, но на его чёрной рабочей мантии не дрогнула ни одна складка, просто спина на мгновение напряглась.

Не оборачиваясь и не прекращая своей работы, он уточняет себе под нос, что я чертовски упрям, и если моя нога срастётся не так, как надо, он лично и пальцем не пошевелит, чтобы что-то исправить.

Я молчу, потому что не могу говорить - я заворожённо смотрю на него.

Он сейчас похож на искусного дирижёра, которому его оркестр подчиняется беспрекословно, с полувзмаха палочки, с полунамёка. Руки его летают в одному ему понятном ритме, проделывают пируэты, рисуют полусферы и укалывают воздух, опадают вниз и снова стремительно взлетают вверх, так, что палочка в его тонких пальцах порой кажется неуловимой для глаза. Послушные рукам, колбы и пробирки взлетают со стола и перемещаются на стеллажи, каждая на своё место, ненужные клочки пергаментов вспыхивают и сгорают, не оставляя даже пепла, книги закрываются и возвращаются на полки, прощально взмахивая в воздухе страницами словно крыльями и послушно захлопываясь.

Руки, не любоваться которыми невозможно - плавные повороты, резкие спирали, отточенные жесты, едва заметные движения запястий. Завораживающее зрелище.

Наконец, он заканчивает работу и проводит палочкой над поверхностью стола, очищая его от последнего сора.

- Так почему вы всё-таки не защищались, когда на вас напали? Только не говорите, что не успели бы ничего сделать, - вопрос задан так неожиданно, словно в продолжение какого-то диалога.

За всё время, пока я сижу в лаборатории, он ни разу не смотрит на меня и не даёт понять, что для него существует что-то кроме его пузырьков и настоек. Я думал, он уже забыл о моём присутствии. Тем сильнее моё замешательство.

- Но я действительно не успел, - я, наконец, отмираю.

- Вы слышали шаги?

- Слышал.

- И даже если бы не слышали, в любом случае вы были там один, непонятно кем вызваны, непонятно зачем. В таких случаях палочка априори должна находиться в руках. На всякий случай. И не мне вам это объяснять, с вашим-то богатым прошлым.