— Пить подай! Воды! — снова услышал Ругивлад.

На пригорке, раскинув руки, лежал мощный старец. Нет, не старик — велет! Одна ладонь его, судорожно впивалась пальцами в мох. Во второй длани был крепко зажат длинный, тяжелый на вид посох с яхонтом на оглавии. Камень сей выглядел странно и никак не вязался с грязными, прожженными до дыр серыми одеждами пилигрима. Голая грудь старца тяжело вздымалась. Во всю ширь багровел на ней овальный след, какой случается только после хорошего удара булавой или боевым молотом о доспех.

Ругивлад приблизил флягу к губам раненого. Уста шевельнулись и приникли к горлышку. И дрогнули кошмарные веки с длинными ресницами, черными и густыми, на фоне смертельно усталого, белого лица.

Хоть и было во фляге с полведра, старик живо опростал ее. Улыбнулся, оскалился. Теперь у него было довольное лицо победителя.

Седая копна нечесаных волос и лопата бороды внушали почтение.

Медленно открыл он глаза, и словен, едва глянув в чародейские очи, отшатнулся, выронил флягу.

Дед приподнялся, что-то глухо проворчал и запахнул одежды, так, чтобы никто не увидел следы от удара. Затем оперся на посох, показавшийся теперь словену настоящим копьем, и выпрямился, восстал, точно от сырой земли да воды колодезной прибыло невероятной силищи. А росту он оказался великого. Макушкой Ругивлад едва доставал старцу до подбородка.

Неожиданно земля разверзлась, и оба они стремительно понеслись вниз, вниз… В самую бездну, в самую тьму! Следом поползли и ухнули в пропасть опавшие листья, сучья, ветки, хвоя… Мелькнули змеями корни…

— Ах ты, черный колдун! Вот так угораздило! — только и успел подумать Ругивлад, а под ногами снова была твердь — холодный, как лед, камень, и ничего более.

— Спасибо, добрый молодец! Не оставил меня в беде! — сказал старик, отряхивая лохмотья.

— Не за что! — буркнул словен, но прикусил язык.

Тяжелый бас Старца, отразившись в сводах глубинной пещеры, наполнил пространство. У Ругивлада аж мурашки побежали по коже.

Он коснулся оберегов на груди, охраняя себя от напасти.

— А бояться не стоит, Ругивлад! — улыбнулся ведун.

— А я и не страшусь! — отвечал словен, уже ничуть не удивившись, что незнакомец назвал его по имени. — Береженого Род бережет!

Ведовство, как учили волхвы, — особый дар, ниспосланный богами. И тот, кто разумел волшебный язык первозданного мира, кто мог, наблюдая, мудро толковать всякие проявления его, начиная от трели птицы и журчания ручейка до лунного затмения, мерцания звезд и прочих примет, — тот становился вровень с дарителями. Он не только помнил истинные имена, но и получал право давать их вновь. «Ведать» означало владеть высшим знанием, которое связывало ведуна и его род с могучими стихиями, с Правью, таящейся за всем сущим.

— Раз прознал мое имя, не откроешь ли свое? Иль опасаешься?

— Отчего же! — улыбнулся колдун и продолжал нараспев. — Я — Тот-кто-идет-вперед и Тот-кто-идет-назад. Я — Тот-кто-распознает-обман и Тот-кто-с-длинным-копьем… Кличут меня — Длинная Борода, но проще — зови Седовласом!

«А что, ежели и впрямь спросить Его?!»

Не успел словен так подумать, как потянуло в сон. Ругивлад клюнул носом. Веки налились свинцом: