Но волхв не расслышал. На дороге вновь заклубилась пыль. Среди лязга и звона железа, ржания и хрипа загнанных лошадей пред ним возникло семеро в знакомой красно-коричневой одежде блюстителей закона.

— Ольга! Ольга! — рявкнул один из преследователей.

— Милости просим, ребята, к нашему шалашу! — поприветствовал семерку Ругивлад, любовно поглаживая руны на мече.

Лежавший доселе без чувств незнакомец пошевелился. Приподнял голову — шелом моментально соскользнул наземь, обнажая стройную шею и девичью косу.

— Мощи Кощеевы! — снова выругался Ругивлад. — Вечно эти бабы лезут не в свое дело!

Потом он снова обернулся к всадникам.

— Эй, кот, чего им надо?!

Но Баюн уже картинно валялся кверху лапами, не подавая признаков жизни. Если бы Ругивлад не успел привыкнуть к кошачьему шутовству, то подумал бы, что бедняга и впрямь издох.

— На пиру княжьем тебе повезло — ловок ты морочить да глаза отводить! Во второй раз такие шутки не проходят. Но до тебя нам нет сейчас дела, чернец. Господин наш, Владимир-князь, милостив. Отдай девчонку, и мы тебя не тронем! — сказал предводитель семерки.

— Не понимаю! — сделал знак Ругивлад, с трудом разбирая его столь не похожий на словенский язык.

(А корчма? Корчма иное дело, там всякий народ толпится, там всякая речь слышна).

Прежде, чем ему удалось еще что-то добавить, Ольга вскочила и кинулась к своему скакуну. Трое стражников спрыгнули с седел и рванулись было за ней. Ругивлад преградил им дорогу и угрожающе повел мечом.

— Нехорошо! Семеро мужиков на одну бабу! — пожурил он противников.

Не слушая его, вои разом бросились на дерзкого проходимца.

— В сторону, дурни, в сторону! Я сниму эту тупую башку! — крикнул предводитель. Подчиненные подались назад. Но едва их главарь навис над словеном, тот исчез, поднырнув под брюхо скакуна, чтобы взрезать ему сухожилия. Конь споткнулся, хрипло заржал… Упал, увлекая за собой наездника, начал судорожно перебирать копытами…

Немедленно на чужака устремился второй головорез. Франциска поляницы[14] расколола не в меру ретивому череп. Брызнули мозги. Вид кровавой жижи привел Ругивлада в бешенство. По коже побежала дрожь. Словен ощутил, как ненависть заполняет каждую клеточку его тела. Клинок яростно рванулся, едва не выскользнув из ладони, рубанул, рассекая кольчуги наскочивших врагов…

Ругивлад ловко выбил меч из руки противника, цветасто помянул Чернобога и вогнал железо под ребра на ладонь. Враг рухнул. Словен тут же прозевал основательный удар плашмя в грудь и почувствовал как пластины брони впились в тело, пронзив толстую кожу рубахи. Следующим выпадом он сам достал врага, насквозь проколов тому плечо. Стражник скорчился. Резко обернувшись, словен, точно ветку от дерева, отхватил по самый локоть руку ярому молодцу, что устремился было Ольге. Первый раненый воспользовался этим и хотел уж обрушить на чужака неимоверный по силе удар сзади, но меч разрубил пустоту. Рукоять словенова клинка врезалась противнику в лицо, выбив зубы и превратив нос в кровавый сгусток.

Рьяный, пьяный от свежей крови, меч стонал. Металл радостно звенел, принимая удар за ударом, и вновь устремлялась за горячей жизненной влагой. Пел и волхв. Да нет, он кричал, он хрипел этот давно сложенный нид.[15] Зловеще, надсадно, грозно…! Степь дрожала в такт заклятьям.

И потемнело. Вкруг чернеца появилось едва уловимое кровавое свечение. Волна всемогущей Нави захлестнула Ругивлада. С неведомых высот рванулся вниз колючий холодный ветер и вдавил его в землю. Но черный волхв устоял, и не в первый раз. Его ласкала родная стихия…

Лошади упали на колени, иные опрокинулись в агонии на бок. Стражников раскидало. Кое-кто отлетел шагов на двадцать и остался недвижим. Двое, что стояли прямо перед Ругивладом, схватились за головы, пытаясь заткнуть руками уши. Чтобы не слышать! Не видеть! Не быть! Согнулись… наконец, свалились замертво, орошая жухлую траву кровавой рвотой. В воздух поднялись тучи песка и камней. Вокруг улыбающегося волхва бушевал вихрь. Все смешалось. И трупы, трупы, трупы…