– Я открою. Это, наверно, бабка Нюра в компании местных выпивох… Шампанское понравилось…

Немая сцена.

– Работы нет, жилья нет, денег нет, имени даже нет. Думаю, одно спасение – попытаю счастья по твоему старому адресу. Мало ли, никто не позарился на такую хибару. Шаримся во тьме, вдруг вижу – твой силуэт в окне!

– Здравствуйте. Вы – Влад? Вы так чисто говорите по-русски.

Ласло склонил голову, глядя сверху вниз на Женю.

– Бунызиу. Это, между нами, мой родной язык.

На Женю свысока глядел тощий, длинный мужчина с до синевы выбритым лицом, с орлиным носом, впалыми щеками и густыми изломанными бровями, нависающими над глубоко посаженными глазами. Он был одет в куртку защитного цвета, военно-маскировочного, но летнего, зеленого окраса. Капюшон с меховой оторочкой съехал на сторону, держался на одной пуговице. В ярком свете галогеновой лампы видны были все его морщинки и неприятный, тревожащий взгляд, улыбка-оскал.

За ним в комнату вплыла гордо высокая, как буфет, и грациозная, как королевская кобра, темнокожая женщина в синем и красном. Оба увешаны кульками словно гималайские шерпы.

– Чтоооо!? И ты еще тут?! вот ведь хрень какая! Всё должно случиться в один момент! Это мой дом. Не хватало мне тут этого…

– Сбавь обороты, Шур. Я что ли виноват, что Бэзил возьми и помри? А ты колоссально устроился! Наконец-то выкинул всё это барахло. Не поверите, я лет сто уговаривал его вынести мусор. Это как притча о елке. Знаете?..

– Нет!

Прислонил палку-клюку, на которую опирался, в уголке. Он ходил, опираясь на палку. Не на вычурную барскую трость, а потертую клюку, какие выдают нищим в муниципальных гошпиталях. Снял куртку, скинул остроносые ботинки – тряпочные апельсиновые штиблеты, явно не по погоде. Под одеждой охотника-рыболова скрывалась экзотичная черная косоворотка, полудеревенского, полувоенного вида. Ремень со здоровенной металлической бляхой, изображающей мальтийский крест, поддерживал темно-синие брюки в узкую полоску. Такой наряд делал его и без того тощую, длинную фигуру еще более скелетообразной, величественным черным восклицательным знаком. Он шел без головного убора, и мокрые от снега волосы теперь топорщились ежиком на макушке. Он без остановки и без результата приглаживал их правой ладонью, на которой не доставало у безымянного пальца двух фаланг. Он прихрамывал на левую ногу, видимо, ему трудно было сгибать колено. Осмотрелся по-хозяйски, вертя головой как на шарнире, растягивая в улыбке бледные тонкие губы, но не обнажая при этом зубов, как часто делают люди с неправильным прикусом. Женя заметил, что вопреки ожиданиям, у Принца Пиявок не то что бы клыки были нечеловечески крупными и острыми – на месте клыков зияли лакуны. Ласло заметил, что Женя смотрит ему в рот, усмехнулся, поманил пальцем.

– Я как знал, что ты явишься. Сердце чувствовало.

– Не прогонишь?

– Оставайтесь. Разве что ради праздника. А надо бы…

– Не боитесь меня, Евгений Борисович? Говорил вам Шур обо мне? Что, только хорошее? Это правильно. О мертвых… Табу.

Он развел руками, встряхнулся.

– У вас тут жарко, хорошо. Я разоблачусь?

Он снял рубашку, остался в черной майке. Стали видны многочисленные уродливые шрамы.

– Вы воевали, Влад?