Машина медленно проталкивалась сквозь пробку. Николай нервозно подумал, что не успеет встретить начальство. Пробка практически не двигалась – причин этому могло быть несколько: либо неисправность светофора, либо, что более вероятно, кремлёвский кортеж. Из-под Большого Москворецкого моста Николаю был виден небольшой участок красной кирпичной кладки, с другой стороны – серая лента Москвы-реки, остальное пространство занимали иномарки различных моделей. Коля задумался: когда он последний раз видел на московских дорогах отечественную машину? По всему выходило, что позавчера, на парковке ВМК[1]. Видимо, то была машина кого-то из преподавателей – старая, местами подёрнутая ржавчиной «Лада». Улица Академика Хохлова в будние дни всегда была заполнена автомобилями под завязку – движение на улице становилось односторонним, проехать можно было только по узкой полосе на середине дороги, слева и справа всё было заставлено машинами. Даже по тротуару было затруднительно пройти, не натыкаясь на корму какого-нибудь чёрного «Бентли» с номерами типа «777».
Коля припомнил песенку своей юности: «Номерок блатной, три семёрочки, едет-катит фраерок, ксивы-корочки…» – пальцы словно бы сами собой начали отбивать ритм по рулю, песня была хорошая – морально-поучительная. Мораль её была в том, что на каждого хитреца найдётся кто-нибудь похитрей.
Вперёди внедорожник лениво двинулся вперёд, чтобы проехать полметра и тут же остановиться. Николай подал «пыжика» немного, чтобы подтянуться за внедорожником. «Пожалуй, это надолго», – подумал он. Включил радио в надежде услышать что-нибудь интересное. «В израильском городе Нес-Циона были зафиксированы первые случаи эпидемии, – голос диктора был искажен помехами, которые, по всей видимости, создавал мост, – одной из её жертв стал премьер-министр Израиля. В данный момент связь с Тель-Авивом потеряна, авиасообщение с Израилем прекращено. Поступают новости о вспышках эпидемии и в других странах Ближневосточного региона, зафиксированы массовые беспорядки. По некоторым данным, первая в Европе смерть от вируса была зарегистрирована в Англии в аэропорту «Хитроу». Пассажир, летевший из Саудовской Аравии, был госпитализирован с тяжёлым отёком лёгких, но скончался в медпункте аэропорта уже через четверть часа. Главный санитарный врач России заявляет, что угрозы для наших сограждан нет, однако призвал всех соблюдать элементарные меры предосторожности. По предположениям медиков, вирус может иметь этническое происхождение…»
Дальше слушать было уже неинтересно, всё как всегда «всё хорошо, всё хорошо». «Успокаивают граждан, – подумал Николай, – в Забайкалье при атипичной пневмонии тоже успокаивали, а знакомый рассказывал, что лёгкие у умерших людей были словно оплавлены… Вот и теперь власти пытаются всеми силами уверить народ, что эпидемия безобидна…»
Через своих друзей в иранском посольстве Коля узнал, что на Ближнем Востоке бушуют массовые беспорядки, блокированы административные здания, были случаи каннибализма. Каким-то образом вспышки эпидемии связаны с беспорядками – как будто заражение провоцировало массовый психоз. На различные конспирологические интернет-форумы уже просочилась информация о том, что Израиль-де испытывал новое бактериологическое оружие, да что-то в испытаниях пошло не так. Оппоненты, видимо, имевшие к Израилю самое прямое отношение, возражали, заявляя, что во всём виноваты боевики «Хамас» и их иранские спонсоры. Грызня арабо-израильского конфликта набирала обороты в Интернете. Николай поморщился. Что за привычка, всегда и при каждом удобном случае обвинять в своих проблемах соседей…
Под такие мысли он не сразу заметил, что у него звонит мобильный. Кинув взгляд на экран, он увидел привычную надпись «Шеф». Нажав на сенсор приёма, услышал не менее привычный голос своего начальника:
– Николай Михалыч, вы где?
– На Кремлевской набережной, стою в пробке, буду примерно через… – Коля прикинул время, необходимое, чтобы преодолеть пробку. – Примерно через сорок минут.
– Ждём, – коротко сказал шеф и нажал «отбой».
Леся оделась и спустилась вниз в холл. На рецепции девушки оформляли какую-то делегацию афроамериканцев, как их нынче рекомендовано называть. «А переводчик – афрорусский», – улыбнулась пришедшей мысли Леся. В холле пахло кофе и специями. Не удержавшись, она зашла в кафе, взяла чашку кофе и круассан.
До МГУ доехала быстро. Она специально остановилась в этом отеле на берегу Москвы-реки, поскольку от него ходила напрямую маршрутка. Леся не любила толпу, а в метро особенно, да и боялась спускаться под землю.
Миновав охрану по удостоверению судьи, она поднялась на девятый этаж. Давидка бросился ей навстречу, повис на шее. Несмотря на прохладное отношение к невестке, внука Леся любила. Давид ничем не напоминал свою маму, пойдя в деда: курносый нос и светлые вихры.
– Здравствуйте, Олеся Еремеевна! Как долетели? – Невестка всегда называла её по имени-отчеству, чему Леся только радовалась, не представляя, как бы она стала отзываться на «маму».
– Здравствуй, Лейлочка! Все нормально. Вот вам подарки! Где Григорий? – спросила Леся.
– Скоро будет. Пошел узнать, когда приедет декан.
На этом разговор иссяк. Леся не знала, как и о чём разговаривать с невесткой. Сын женился на ней против воли родителей. Лесе в невестке не нравилось всё: и высокий рост, и угловатость, и характерный нос, и роскошные длинные чёрные волосы. Единственно, чем Леся пыталась себя утешить, что благодаря состоянию тестя-ювелира её сын не будет ни в чём нуждаться. Вот и после отчисления оболтуса с пятого курса тесть помог деньгами, и блок в общежитии МГУ оставили за сыном. Но решать вопрос о восстановлении придётся ей.
– Баба, пойдём скорее, – потянул её за рукав внук, – я тебе покажу мою железную дорогу.
Леся с облегчением пошла за внуком.
Высотка Главного здания МГУ сегодня была особенно нарядной, выделяясь на ярком небе. Коля привычно припарковал машину перед воротами и прошёл на КПП. Охранник не уделил жителю ГЗ много внимания – Николай Михайлович Захаров жил и работал в МГУ ещё со студенческой скамьи. Две башенки КПП работали как обычно – левая на вход, правая на выход. Меры безопасности были скорее данью традиции, чем некоей осознанной необходимостью. В общежитии ГЗ МГУ жили в основном аспиранты и студенты-платники, учебные корпуса находились в шаговой доступности, здесь же располагался и административный аппарат университета.
По другую сторону проходной располагался обширный внутренний двор: слева и справа – жилые сектора, по центру – административные. Многие новички ошибочно полагали, что у Главного здания МГУ один центральный вход; на самом деле их четыре, и все они являются зеркальным отражением друг друга. Если наблюдать с воздуха, то здание высотки напоминает исполинскую букву «Ж», в лапах которой живут студенты и аспиранты, а в сердцевине живёт и работает профессура. Ходило много слухов об огромных профессорских квартирах, расположенных в секторах КЛИМ – впрочем, МГУ всегда был полон слухами и легендами. Некоторые говорили о двенадцати подземных этажах и ядерном реакторе на одном из них; но если про этажи знали почти все (некоторые даже на них бывали), то в байки о реакторе верили лишь желторотые первокурсники, которых пугала и легенда про Чёрного аспиранта. Бедолага так и не смог защитить кандидатскую: с тех пор он продолжает жить в МГУ, в тайных блоках общежитий где-то между этажами, безутешной тенью бродя по ночам. Чёрным аспирант был из-за того, что мылся всего раз в год, хотя некоторые добавляли, что аспирант был эфиопом.