– Эй! – крикнули из темноты. – Це!

Церцерсис обернулся, достал фонарик и осветил узкую полосу волнолома. Через накатывающие волны, хватаясь за уцелевшие ограждения и торчащую арматуру двигалась вереница людей.

Сворден тоже посмотрел назад. Большинство он уже знал – Паука, Блошку, Муху, Мокрицу и Гнездо. С еще двоими знакомства пока не свел.

– Все здесь?

– Пока все, – отозвался впереди идущий с мотком веревки через плечо. – Но кого-то сейчас смоет. Падет сме… – кулак Церцерсиса, поднесенный к зубам говорящего, заставил его замолчать. Поминать смерть перед операцией считалось плохой приметой.

Порыв ветра содрал капюшон, и Сворден увидел, что все лицо говорившего усеивают пятна. Пятнистый заслонился от фонаря, осторожно попытался обойти Церцерсиса, который даже не пошевельнулся пропустить его по безопасной тропке. Сворден еле успел схватить пятнистого за шиворот и поставить рядом с собой. Льда на волноломе становилось все больше.

– Оставайтесь там! – крикнул Церцерсис остальным. – Сейчас все замерзнет!

– Отпусти, – дернулся пятнистый. Сворден отпустил, и тот вновь оскользнулся. Наконец, он кое-как устроился.

– Новичок? – спросил пятнистый.

– Ага, – подтвердил Сворден.

– Как звать?

– Сворден.

– Сворден? – удивился пятнистый. – Чудная кличка какая-то. Вот я – пятнистый, ну и прозвали Пятнистый. Вот уж уродился, башка. Мой кореш – Клещ, так у него вместо рук – клешни. Ну, чистый рак, сечешь? У нас в своре все клички что-то значат. Пятнистый – оно и понятно – пятнистый. Клещ, сечешь, руки – клешни. А если бы руки как руки, то и назвали бы по другому. Мухой, например. Или нет… Муха уже есть, сечешь? Вон стоит. У нас все клички чего-то значат. Тебя бы Дылдой кликнуть или там – Башней, сечешь?

– У нас имена ничего не значат, – прервал словоохотливого Пятнистого Сворден.

Пятнистый помолчал. Недолго.

– Хотя, вот Це тоже непонятно что. То есть, значит. У него имя длинное, сечешь? Забудешь пока докричишься. Вот и обрезали, что твой рак. А ему все равно. Зовут Церцерсис, но говорим – Це, сечешь? Це вместо Церцерсис. Но это Це. Он – башка, сечешь? Больной на башку, то есть. Кому еще в котелок придет с дасбута смыться? Гноище – оно и есть гноище. Не чета цитадели. Цитадель – это цитадель, сечешь?

Церцерсис стоял рядом и молча слушал бормотание Пятнистого. Носогрейка разгорелась, освещая его лицо – жуткую мешанину шрамов, похожих на ледяные торосы, сквозь которые с трудом различались темные полыньи глазных впадин и рта.

Становилось светлее. Шторм стихал. Волны вяло накатывали на камни и застывали точно желе. Морось превратилась в редкий снег, который ветром закручивался в высокие плотные столбы. Какофония непогоды все больше уступала место пробирающему до самых внутренностей треску.

Урагану ломали кости. Погодные установки впрыскивали в тело шторма ингибиторы, заставляя густеть поверхность океана. На гребнях самых высоких волн появились плотные косяки шуги, затем откуда-то из антрацитовых глубин начали всплывать глыбы льда – зародыши рукотворного замерзания.

Печальный крик донесся из облаков – громовые птицы, расправив гигантские кожистые крылья, спускались к океану в поисках добычи. Их тела, напитанные электричеством, светились ярчайшим огнем.