— Парни, вы ведь взрослые люди, — сказал я. — И не какие-то там глупые девицы. Зачем вы повторяете глупости?

Покачал головой.

— Почему… глупости? — спросил Кир. — Мы с Артурчиком в прошлый вторник ездили к тому дому. И видели дырень, что осталась в стене после той аварии. Девчонки не соврали насчёт самолёта…

— Они вам не соврали об авиакатастрофе, — сказал я. — А в остальном… нафантазировали невесть что, и вешают вам лапшу на уши. Какие-то спасатели в форме ВДВ, что носят девиц на руках… Вам самим-то не смешно?

Артур улыбнулся.

Кирилл дёрнул плечом.

— Так это сделал не ты, Серёга? — спросил он.

Я развёл руками и ответил:

— Ну, пораскиньте же мозгами, парни. Ведь вы же взрослые умные люди. Мой поезд прибыл из Москвы на здешний вокзал в то самое утро. Теоретически, я приехал бы вовремя к тому дому на Лесной улице до авиакатастрофы. Мог и о запланированном таране дома узнать заранее, если бы тот лётчик сообщил мне о своих планах в письме или в открытке. Мог бы? Наверное, мог бы — теоретически.

Кивнул и усмехнулся.

— Но как бы я догадался о том, что Котова в тот день находилась дома? — спросил я. — И что её нужно спасать? Вы об этом подумали? Кто написал бы мне о таком в Москву или в военную часть? Разве только она сама. Другого варианта я не вижу. Но тогда выходит, что Котова сознательно дожидалась аварии? И ждала, что её от этой авиакатастрофы спасут? Вам самим-то такой поворот не кажется маразмом?

Прохоров и Кирилл переглянулись.

— Вот вы сами и ответили на этот вопрос, — сказал я.

Добавил:

— Послушайте мой совет, парни. На будущее. Не воспринимайте на веру всё, что говорят вам женщины. Иначе и оглянуться не успеете, как обзаведётесь комплексом вины и чувством собственной неполноценности. Поверьте, у комсомолок очень бурная фантазия. Иногда они и сами не понимают, что случилось в реальности, а что происходило лишь в их мечтах. А мечтать они любят.

До прихода родителей я просидел за учебниками — почти весь вторник посвятил изучению физики.

А в среду в мой двор снова вошла Лена Котова — на этот раз она явилась ко мне одна, без подруги.

Сегодня, четвёртого июля, я вспоминал закон Паскаля. Процесс воскрешения воспоминаний о некогда уже изученной теме давался мне нелегко. Организм сопротивлялся этому процессу, поскольку в своей работе я в прошлой жизни использовал иные законы. Мозг отчаянно возмущался, когда я совал в него бесполезную с его точки зрения информацию. Он не желал тратить энергию на вещи, никак не связанные с процессами самосохранения и размножения. Ведь я, в отличие от прочих наивных советских абитуриентов, не сомневался: девяносто процентов той информации, что получу в институте, мне в работе и в жизни никогда не пригодится. Поэтому я не обманывал себя «пользой» от получения тех или иных знаний. Но и не закрыл учебник.

Процесс усвоения знаний упростился, когда я убедил себя: зима всё же будет. Напомнил себе, что все эти законы и теоремы в итоге приведут меня в студенческое общежитие. Где девять месяцев в году есть горячее водоснабжение. Где холодная вода течёт из крана круглосуточно, а не только после того, как ты в вёдрах принесёшь её из уличной колонки и зальёшь в умывальник. И где зимой к туалету ходят по тёплому коридору, а не по тёмному заснеженному саду. Мысли о том, что «зима близко» превратили процесс изучения закона Паскаля в борьбу за выживание — сразу же ослабло сопротивление со стороны моего организма, не желавшего понапрасну тратить драгоценную энергию. Мозг теперь едва ли не с жадностью впитывал информацию.

Я перевернул очередную страницу учебника и услышал, как скрипнули ступени на крыльце, как томно застонали половицы в прихожей.