– Как же иначе! На твоем месте я не очень бы кичилась этим, – посоветовала она и принялась за другую сливу.
– Моим острословием? – спросил я.
– Твоей вонью.
Поднялась и подошла ко мне. Была она высока, повыше большинства мужчин, выше даже искателей львиных шкур в саванне, что до неба прыгают. Платье ее до земли доходило и расходилось так, словно бы она по глади скользила ко мне. И это еще… Красавица. Кожа темная, ни пятнышка, и маслом благовонным пахнет. Губы темнее, будто ее в младенчестве табаком вскармливали, глаза до того глубоки, что черными были, лицо сильное, словно из камня резано, но гладкое, видно, хороший мастер резал. И волосы, всклокоченные и торчащие во все стороны, будто отлетали от ее головы. Масло благовонное, о нем я уже упомянул, но было и еще что-то, что-то, ставшее известным мне с той ночи, что-то, прятавшееся от меня.
Что-то мне известное. Куда это, подумалось, Леопард подевался.
Подаватель фиников подал Барышнику посох. Тот стукнул им оземь, и мы подняли взгляды. Ну, кроме О́го: тому смотреть выше было некуда. Вернулся Леопард, пропахший свежей козлятиной. Барышник заговорил:
– Скажу вам правду и скажу вам мудро. Три года уже как забрали ребенка, мальчика. Он только начинал ходить да, может, «баба» мог сказать. Забрали прямо из дома, отсюда, ночью. Никаких следов никем не оставлено, никто выкупа не потребовал – ни запиской, ни посредством барабанов, ни даже через колдовство. Возможно, продали его на тайном рынке ведьм, маленький ребенок принес бы ведьмам немало денег. Этот ребенок жил со своей теткой, прямо тут, в городе Конгор. Потом однажды ночью ребенка украли и мужу теткиному горло перерезали. Всю семью ее, в какой одиннадцать детей было, убили. С первым светом мы можем отправиться к тому дому. Тем, кто верхом ездит, будут лошади, только вы должны будете скакать вокруг белого озера, вокруг Темноземья и через Миту. Еще в Конгоре…
– Что тебе в том доме? – спросил Леопард.
Я не заметил, как он, обратившись, сел на пол возле старухи, что по-прежнему молчала, хотя открыла глаза, глянула влево-вправо, потом вновь закрыла их. Воздела руки в воздух, как делают, когда куражатся, старики вниз по реке.
– Это дом, где мальчика видели в последний раз. Вы не намерены начать путешествие с первого шага? – сказал Барышник.
– Первым шагом прежде всего был бы дом, где мальца отдали, – заметил я.
– Кто эти люди, видевшие мальца в последний раз? Твое дело продавать в рабство потерянных мальцов, а не отыскивать их, – добавил Леопард. Забавно, насколько котяра готов был усомниться в мотивах нашего нанимателя, когда желудок его был полон.
Барышник рассмеялся. Леопард обращался, и не в себя. Я уставился на него, надеясь взглядом сказать, мол, что еще за игру ты затеял?
– Кто он и кем тебе приходится?
– Мальчик? Он сын друга, а тот умер, – ответил работорговец.
– А значит, скорее всего, и малец тоже. Зачем тебе нужно разыскивать его?
– Мои резоны – мое дело, Леопард. Я плачу тебе, чтоб ты его отыскал, а не меня допрашивал.
Леопард поднялся. Мне знакомо было выражение, появившееся на его лице.
– Говоря собственными твоими словами, скажи правду. Кто такая эта тетка? Почему этот малец был с нею, а не со своей матерью? У кого его украли?
– Я собирался рассказать вам. Его мать с отцом умерли от речной болезни[30]. Старики говорят, что он ловил рыбу не в той реке, выловил рыбу, предназначавшуюся водным владыкам, и нимфы