Мы догнали ее на южной дороге, на крутом спуске к воротам во Внешней стене. Она неслась по какой-то улочке, а мы следовали за ее голубым светом мимо сбитых ею с ног людей и животных. Бежала она к воротам. Стража была, но ни у одного стражника не было ни дубины, ни копья, какое могло бы остановить ее. Мы опять догнали ее. В жизни ни единой души не видел, бегающей так быстро, кого б бесы не несли. Два охранника со щитами и копьями, увидев ее, вышли вперед, подняли копья над головами. Не успели они их бросить, как она высоко подпрыгнула и, будто шагая по воздуху, шмякнулась о городскую стену. Вцепилась в раствор меж камней, чтоб не упасть, вскарабкалась на самый верх городской стены и спрыгнула с нее прежде, чем набежавшие еще охранники сумели бы до нее добраться. При виде нас охранники изготовили копья к броску.
– Добрые люди, мы не враги Малакала, – сказал я.
– Но и не друзья тоже. Кто б еще решился потревожить нас в канун полудня мертвых? – произнес первый страж, покрупнее, потолще, в железных доспехах, давно утративших блеск.
– Вы же тоже ее видели, не отпирайтесь, – сказал Леопард.
– Мы ничего не видели. Не видели ничего, акромя трех ведьмаков, творящих ночное колдовство.
– Мы не собираемся никому вредить в этом городе, но вы должны пропустить нас, – сказал я.
– Мы вам ничего не должны. Ступайте домой, пока мы не отправили вас еще куда-нибудь, – заговорил другой страж, поменьше ростом, похудее.
– Мы не ведьмаки, мы охотники.
– Вся дичь спать улеглась. Так что голодайте. Или отправляйтесь искать развлечений, какие в такое время мужику спать не дают.
– Вы будете отрицать только что вами виденное?
– Я ничего не видел.
– Ты ничего не видел. Обделайся все…
Я оборвал Леопарда:
– Тем лучше для нас, страж: ты ничего не видел.
Я снял с руки браслет и бросил его ему. Три змейки, каждая жрущая хвост другой, знак Вождя Малакала и подарок за то, что разыскал я то, что даже боги называли ему пропавшим.
– И я служу вашему вождю, только это ничего. И есть у меня два топорика, а у него есть лук со стрелами, только это ничего. И это ничего пробежало мимо двух мужиков, будто мимо ребятишек, вспрыгнуло на городскую стену, будто на камень речной. Отпирайте свои замки и дайте нам троим пройти, и мы все сделаем, чтобы ничего, какое вы не видели, никогда не вернулось обратно.
Стена была южной. Снаружи одни скалы и примерно шагов двести до утеса, где обрыв был самым крутым. Она стояла в сотне шагов, дергаясь то влево, то вправо, то опять влево. Будто принюхивалась. Потом упала на землю и обнюхала камни.
– Нуйя! – крикнул Леопард.
Она повернулась, словно услышала звук, не имевший, она знала, к ней никакого отношения, и опять побежала. Пока бежала, внутри нее молния ударила, и она закричала. Малый, продолжая бежать, схватился за лук, но Леопард зарычал. Мы бежали по кромке утеса к его вершине. Мы догоняли, потому как хоть она и бежала быстрее нас, но прямо бежать ей было некуда. Добежав до края утеса, она, не останавливаясь, спрыгнула.
Образ мальца в воздухе завис три года назад. По пути к Рухнувшей Башне я раздумывал, сильно ли можно измениться за три года. Мальчик в 16 до того не похож на себя в 13, что их можно счесть разными людьми. Это я сам видел много раз. Одна мать, не перестававшая плакать или искать, совала мне деньги, чтоб я нашел ее украденного сына. В этом трудностей никогда не было, легче легкого найти украденное дитя. Трудность в том, что ребенок никогда не оказывался таким, каким был, когда его украли. Для того, кто его украл, – часто по великой любви. Для его матери – тоже не диво. Мать дитя получает обратно, только постель его останется пустой. Похититель дитя теряет, зато живет в дитячьих желаниях. Вот истинные слова, сказанные ребенком, какой пропал, а потом нашелся: «Никому не загасить ее, мою любовь к матери, что меня выбрала, и ничто не способно вызвать любовь к женщине, из