– Вонючее дерево, – произнесла Соголон. – Вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево, железное дерево, дятел, вонючее дерево, желтое дерево… – внезапно Соголон откинулась назад. Голова ее дернулась влево, словно кто-то дал ей пощечину, потом вправо. Я слышал звук пощечины. Все слышали звук пощечины. Соголон упала и затряслась, потом перестала, потом затряслась, потом опять затряслась, потом обхватила руками живот и прорычала что-то на языке, на каком, я раньше слышал, говорили в Темноземье. Девочка, державшаяся за ее платье, упала вместе с нею. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, готовая закричать. Соголон встала, но воздух пощечиной вновь сбил ее с ног. Я достал топорики, О́го сжал кулаки, Леопард обратился в зверя, а Фумели лук свой натянул. Леопардов лук. Чары Сангомы все еще оберегали меня, и я чувствовал, как в воздухе резко потянуло прохладой, словно бы перед надвигающейся бурей. Соголон, шатаясь, ковыляла прочь, едва не упав два раза. Бунши пошла за ней.

– Безумие ее прихватило, – сказал Леопард.

– Этих не свяжешь и тех не прикроешь, – прошептала Соголон, но мы слышали ее.

– Старая она. Точно, старая, – подал голос Фумели.

– Если она безумна и стара, тогда вы тупицы и сосунки, – сказал я.

Бунши пыталась схватить ее, но Соголон ее оттолкнула. И пала на колени. Схватила палку и принялась вычерчивать руны на песке. В промежутках это выглядело так, словно кто-то отбивал сыпавшиеся на нее пощечины, она же яростно чертила знаки на песке. О́го не выдержал. Натянул свои железные перчатки и потопал к ней, но Бунши остановила его, сказав, что его кулаки тут нам не помогут. Соголон рисовала и зачеркивала, пальцами ковыряла и ровняла землю, выписывая руны, она откидывалась назад и слала проклятия, пока не изобразила вокруг себя круг. Встала и отбросила палку. Что-то двинулось по воздуху и набросилось на нее. Видеть мы не видели, но слышали ветер. А еще это – звук глухих ударов, будто мешки в стену швыряли, один, потом три, потом десять, потом удары дождем посыпались. Бились в стену из ничего вокруг Соголон. Потом – ничего.

– Темноземье, – вздохнула Соголон. – Это Темноземье. Они тут силу набирают. В вольности пускаются, ровно много лет ничего и не было.

– Кто? – спросил я.

Соголон рот было открыла ответить, но Бунши вскинула руку:

– Мертвые духи, кому никогда не нравилась смерть. Духи, думающие, что Соголон в силах им помочь. Они осаждают ее просьбами и бесятся, когда она отвечает «нет». Мертвые должны оставаться мертвыми.

– И все они лежали в ожидании при входе в Темноземье? – спросил я.

– Много всякого лежит тут в ожидании, – сказала Соголон. Не многие выдерживают ее взгляда, только я как раз из немногих.

– Ты лжешь, – бросил я.

– Они мертвы, это не ложь.

– Я был рядом с теми, кто отчаялся ждать помощи, живыми и мертвыми. Они могут схватить тебя, удерживать тебя и заставить посмотреть на них, могут даже на землю тебя свалить там, где они смерть приняли, но ни один не отхлестал бы тебя по щекам, будто муж какой.

– Они мертвы, и это не ложь.

– Только и ведьма несет ответственность, и это тоже не ложь.

– Зогбану охотились за вами. То ли еще будет!

– Однако эти самые духи на этом берегу охотятся на нее.

– Думала, ты меня знаешь. Ты ничего не знаешь, – сказала Соголон.