– У всякого зверя есть смазливые особи.

– На севере я – Бунши. Люди на западе зовут меня Попе́ле.

– Ты, должно быть, из низших богов. Богинька. Дух буша. Может, даже бесенок, – сказал я.

– Весть о твоем нюхе до меня дошла, но никто ничего не говорил про твой язык.

– Как это он все время ему ногой помогает? – воскликнула Нсака Не Вампи. – Ты обо мне знаешь?

– О тебе все знают. Великий друг обманутых жен и враг мужей-обманщиков. Мать твоя, должно, на все лады тебя восхваляет, – выговорила Бунши.

– А ты кто такая? Божья моча? Плевок божий или, может, божье семя?

Воздух вокруг меня все сгущался и сгущался. Каждое животное знает, что вода присутствует в воздухе и без дождя. Только что-то обволакивало мне нос, и дышать становилось трудно. Воздух делался плотнее, влажнее и окутывал мне голову. Я думал, что во всей комнате так, но это только моей головы касалось, водяной пузырь образовался и пытался вдавить себя в мои ноздри, даже когда я дышать перестал. Он меня топил. Я упал на пол. Леопард обратился и прыгнул на женщину. Она плюхнулась на пол лужей и поднялась в другом конце комнаты – прямо в руку О́го, что стиснулась вокруг ее шеи. Пыталась выскользнуть, но никак не могла обратиться. Было что-то такое в его хватке. Великан, держа ее как куколку, кивнул в мою сторону, и водяной пузырь лопнул, разлетевшись в воздухе. Я закашлялся. О́го бросил женщину.

– Леопард, оставайся, если хочешь, – сказал я. – Я ухожу.

– Следопыт, я Соголон, дочь Килуя из империи Нигики третьей сестры, и, да, слова твои правдивы. В этой истории не все сказано. Желаешь выслушать ее? – проговорила старуха.

– Ладно, послушаю, – сказал я и приостановился.

– Так рассказывай, богиня! – воскликнула старуха Соголон.

Бунши повернулась к Барышнику и велела оставить нас.

– Если твоя история будет такой же, как его, а то и еще скучнее, я сяду с ножом на пол и стану вырезать на нем непристойности, – предупредил я.

– Что вам известно о вашем Короле? – начала она с вопроса.

– Мне известно, что он не мой Король, – сказал Леопард.

– И не мой, – кивнул я. – Вот только с каждой заработанной мною монеты вождь Малакала требует половину, чтоб он смог четвертушку отдать Королю, так что, да, он мой Король.

Бунши уселась в кресло Барышника по-мужски, перекинув левую ногу через подлокотник. Нсака в дверном проеме, словно сторожила кого. О́го стоял недвижимо, а старуха Соголон перестала чертить руны в воздухе. Такое чувство возникло, будто я в кругу детишек, ждущих, когда дедушка расскажет им новую сказку про старого Нанси, демона-паука, когда-то бывшего человеком. Это напомнило мне: никогда не принимай россказни про любого бога, или духа, или волшебное существо за истину. Если всё выдумывают боги, то не была ли и истина всего лишь очередной выдумкой?

– Давным-давно это было, когда Кваш Дара, тогда еще принц, был окружен множеством друзей, с кем он предавался охотничьим забавам, по девкам шлялся, пьянки с драками устраивал, как и всякий мальчишка его возраста. Один друг в особенности превосходил его на охоте, и в забавах с девками, и в пьянках, и в драках, и все ж при всем при том шли они по жизни как братья. Друзья даже тогда, когда старый Король заболел и отправился к праотцам. Басу Фумангуру стал известен как человек, что нашептывает советы Королю. К тому времени Совет старейшин тоже почил в бозе. Кваш Дара с детских лет этот Совет ненавидел. «Почему они всегда берут молодых девочек? – спрашивал он, бывало, у своей бабки. – Я слышал, что они рукосуйствуют, а семя свое относят на речные острова в дар какому-то божеству». Король, когда принцем был, учился во дворце мудрости и был с избытком насыщен знаниями, наукой, тем, что имело вес и размеры, а не было просто верованием. То же и с Басу Фумангуру. Кваш Дара знал Басу как человека, во всем на него похожего, и любил его за это. «Басу, – говорил он, – ты во всем, как я. И хочу, чтоб так же, как я взошел на трон, так и ты взошел на место среди старейшин». Басу отвечал, что не нужно ему этого места, потому что старейшины заседают в Малакале, в пяти-шести днях верхом от Фасиси, города, где он родился, где жили все, кого он знал. К тому же он все еще молод, а стать старейшиной значило отрешиться от многого. Король сказал, мол, Басу уже слишком стар для любовниц, и оба они слишком стары для охотничьих забав. Пришла пора отринуть все это и заняться благом королевства. Басу возражал, и возражал до тех пор, пока Король не швырнул свой королевский скипетр наземь и не возгласил: «Волей богов я Кваш Дара и такова моя воля!» Так что Басу Фумангуру занял место среди старейшин в Малакале, чтоб извещать Короля о событиях так, словно тот их собственным слухом воспринимал. Но тут странный оборот вышел. Басу полюбилась его должность. Сделался он благочестивым и набожным, жену взял, не красавицу, но чистую. Было у них много детей. Король отправил его в Совет, дабы наверняка направить мудрость старейшин в русло желаний Королевского Дома.

Вместо этого Басу требовал, чтобы желания Королевского Дома поверялись мудростью старейшин. Все было борьбой, борьбой, борьбой. Он слал вызов Королю в разногласиях, какие отстукивали барабаны, слал ему вызов в письмах и множестве петиций, какие доставляли пешие и конные посланники. Бросал ему вызов во время посещений королевского двора, и даже оставаясь наедине в покоях Короля. Когда Король возглашал: это так, потому что я Король, – Басу Фумангуру представлял свое понимание дела на улицах Малакала, и это быстрей заразы разлеталось по улицам Джубы, тропам Луала-Луала и по великолепным дорогам самого Фасиси. «Ты Король, – говорил, бывало, Басу, – но не небожитель, пока не войдешь в сонм предков, как твой отец».