Глава 18

В течение последующих десяти дней этот цирк стал превращаться в настоящий фарс, с некоторыми элементами трагедии.

Ничего нового из «Письма убийцы» извлечь не удалось, и 243 имени, упомянутые в блокноте, были распределены между четырьмя группами детективов. Такое небольшое число полицейских, задействованных на данном этапе расследования, только растягивали его и давали повод для статей и комментариев по радио. Расс Миллард настаивал на двадцати группах и быстрых облавах, но капитан Джек, поддержанный прокурором-сатаной, ему в этом отказал. Когда Большого Билла Кенига посчитали слишком легковозбудимым для проведения допросов и перевели на канцелярскую работу, напарником Фрици Фогеля стал я. С ним мы допросили около пятидесяти человек, в основном мужчин, пытаясь выяснить, в каких отношениях они были с Элизабет Шорт. В ответ мы слышали предсказуемые истории о том, как они знакомились с ней в баре, приглашали на обед, слушали ее фантазии о том, что она невеста или вдова героя войны, спали или не спали с ней. Несколько человек даже и не знали Орхидею — они были просто «друзьями друзей». Их имена, естественно, были вычеркнуты из списка.

Из всех парней, указанных в блокноте, шестнадцать, по словам Фрици, были «официальными трахальщиками Орхидеи». Большинство составляли мелкие сошки из киноиндустрии: агенты, сотрудники киностудий, занимающиеся поиском молодых талантов и директора кастингов, соблазняющие легковерных старлеток пустыми обещаниями и липовыми контрактами на съемки. Они завлекали наивных дурочек историями, почти такими же грустными, как сказки Бетти про ее счастье с жеребцами в военной форме. В конце концов всех мужчин из маленького черного блокнота Элизабет Шорт объединили два факта: их имена появились в газетах и они смогли доказать свое алиби, которое вычеркнуло из списка подозреваемых. А по дошедшим до нас слухам, некоторых из них позже вычеркнули и из списка мужей.

Что до женщин, это была «сборная солянка». Большинство были случайными знакомыми — просто знакомые, подружки для походов по барам и честолюбивые актрисы, идущие в никуда. Человек десять были проститутками и полупроститутками, родственные души которых Бетти встретила в барах. Они давали вроде бы ценную информацию, которая после проверки оказывалась не такой уж ценной, — в основном насчет того, что Бетти подрабатывала проституцией в дешевых гостиницах во время проведения там семинаров и съездов. Девушки утверждали, что она занималась этим очень редко, и не смогли вспомнить ни одного из ее клиентов; рейд по гостиницам, который совершил Фрици, не принес ему никакой информации, только обозлил, а то, что некоторых женщин из списка — указанных в материалах как проститутки — невозможно было найти, обозлило его еще больше.

Имя Мадлен Спрейг в блокноте не фигурировало, не упоминалось оно и во время последующих допросов. Из 243 допрошенных ни один не вывел нас на след лесбиянки или лесбийского бара. Каждый вечер я подробно изучал доску объявлений со сводками, чтобы убедиться в том, что имени Мадлен там нет. И я начинал успокаиваться относительно своего недоносительства.

Записи из найденного блокнота попали в заголовки газет, и цирк под названием «расследование» продолжился: на проверку одной, двух, трех, четырех и т. д. версий уходило громадное количество времени; десятки безумных телефонных звонков, поступавших на коммутатор, безумные письма, в которых чокнутые психи обвиняли своих врагов во всех смертных грехах.

Найденное женское белье проходило тщательную проверку в центральной криминальной лаборатории, и очередные обнаруженные на улице обрывки черной материи приводили к новому прочесыванию района, в котором была обнаружена находка.

Самым большим сюрпризом в период работы с черным блокнотом стал для меня Фриц Фогель. Оставшись без Билла Кенига, он неожиданно поумнел и проводил допросы пусть в брутальной манере, но столь же эффективно, как Расс Миллард. Он знал, когда необходимо выбить информацию, нанося быстрые и сильные удары, но, как бы ни ненавидел преступника, он всегда мог сдержать свой гнев, если видел, что допрашиваемый сообщает нечто важное. Иногда я замечал, что он сдерживается исключительно из уважения к моему мягкому стилю ведения допросов и что прагматик в нем понимает, что в каких-то случаях этот стиль действительно приводит к результатам. Мы с ним стали прекрасно друг друга дополнять, и я мог сказать, что оказывал на него определенное влияние и был своего рода ограничителем его неуемной склонности к насилию. Он относился ко мне с некоторым уважением за то, как я расправился с Бобби Де Виттом, и уже через несколько дней нашего временного партнерства мы болтали на ломаном немецком, пытаясь убить время по дороге на допрос и обратно. Со мной Фрици был уже не таким пафосным и вообще превратился в нормального парня — правда, немного обозленного. Он говорил про Орхидею и про то, что хочет стать лейтенантом, но без вызова. Он не сваливал на меня рутинную работу, был прямолинеен в своих отчетах, и я понял, что Лоу либо решил оставить все как есть, либо просто выжидает. Я также видел, что Фрици постоянно меня оценивает. Он знал, что Кениг в качестве напарника никогда не сможет работать в следственном отделе, но в отсутствии Ли это могло получиться у меня. Такое отношение с его стороны льстило мне, и во время допросов я старался быть начеку. Работая в Отделе судебных приставов, в нашей связке с Ли я был вторым номером, но, если Фрици и я собирались стать напарниками, я хотел показать ему, что не смирюсь с ролью марионетки или мальчика на побегушках — как Гарри Сирз у Расса Милларда.

Миллард, прямая противоположность Фрици, тоже оказывал на меня давление. Он теперь повадился сразу же после работы ездить в комнату 204 в «Эль Нидо», она стала его внеслужебным офисом, где он обычно читал собранную Ли внушительную коллекцию материалов. Без Ли время тянулось невыносимо медленно, поэтому по вечерам я составлял Милларду компанию. Когда он смотрел на эти чудовищные фотографии Орхидеи, то всегда осенял себя крестным знамением и с благоговением шептал: «Элизабет»; а уходя домой, всякий раз произносил: «Я поймаю его, милая». Уходил он ровно в 20:00. К жене и сыновьям. То, что он принимал все так близко к сердцу, а потом спокойно отставлял в сторону, удивляло меня. Как-то раз я спросил его об этом; он ответил: «Я не позволю мерзости влиять на мою жизнь».

После 20:00 моей собственной жизнью управляли две женщины, их странные и могучие желания.

Из «Эль Нидо» я ехал к Кэй. После исчезновения Ли оплачивать счета стало некому, поэтому ей пришлось искать работу, что она и сделала, устроившись учительницей шестого класса в школу в нескольких кварталах от Сансет-стрип. Приходя к ней, я заставал ее за проверкой тетрадей и просмотром детских рисунков, радостной, но только с виду — она решила, что маска «счастливой женщины» поможет ей побороть отчаяние из-за бегства Ли. Я пытался пробиться через эту стену лицемерия, убеждая ее, что она мне нужна и что я начну действовать лишь тогда, когда прояснится ситуация с Ли; в ответ она плела какую-то заумную психологическую чушь про третий элемент нашей триады, который ныне отсутствует, используя знания, оплаченные Ли, против него. Меня бесили ее фразы о «склонности к паранойе» и «патологическом эгоизме». Я отвечал ей, что «он тебя спас, он тебя создал». Но Кэй и тут находила, что ответить, заявляя: «Он мне только помог». Мне было трудно что-либо возразить, ибо за ее жаргоном скрывалась правда, и тот факт, что без Ли в роли катализатора наших отношений мы были как два одиноких путника, как семья без патриарха. Именно из-за этих выводов я и смывался от нее десять ночей подряд — прямиком в мотель «Красная Стрела».

Так, вместе со мной к Мадлен приходила Кэй.

Сначала мы трахались, потом разговаривали. Говорили почти всегда о семье Мадлен. Я тоже старался придумать какие-нибудь небылицы, но только не выглядеть жалко на фоне ее причудливых рассказов. У моей оторвы было столько всего: бандитский магнат папочка — тот самый Эммет Спрейг, собрат Мака Сэннета, с которым они вместе стригли купоны, когда в Голливуде все еще только начиналось; надутая мамаша, любительница «таблеточек», прямая наследница калифорнийских Каткартов; гениальная сестра Марта, высокооплачиваемая художница, восходящая звезда местного рекламного бизнеса. Актерами второго плана в ее рассказах выступали мэр Флетчер Баурон; гангстер, манипулирующий общественным сознанием, Мики Коэн; бывший помощник Эммета, сын известного шотландского патологоанатома и неудавшийся актер немого кино, «чудак» Джорджи Тилден. Семейства Дохени, Сепульведа и Малхолланд тоже были близкими друзьями, равно как и губернатор Эрл Уоррен и окружной прокурор Бьюрон Фиттс. Кроме старика Долфа Блайкерта, покойной Греты Хайлбрюннер Блайкерт, японских друзей, которых я сдал, а также приятелей по службе, рассказать мне было не о чем, поэтому я сочинял напропалую: про медали, полученные за отличную учебу, про выпускные балы; про службу в охране Франклина Делано Рузвельта. Я врал до тех пор, пока не наступало время потрахаться снова. И я был благодарен Мадлен за то, что между случками она не включала свет, в противном случае она бы поняла, что я приходил к ней утолять голод.

Голод по Орхидее.

В первый раз это произошло случайно. Мы занимались любовью и были уже близки к завершению. И тут моя рука, соскользнув по спинке кровати, попала в выключатель на стене, нечаянно включив его, после чего я увидел под собой Бетти Шорт. На несколько секунд я действительно поверил в это и начал звать на помощь Ли и Кэй. Когда Бетти снова превратилась в Мадлен, я потянулся к выключателю, но она ухватила меня за локоть. Двигаясь быстрее, так что заскрипела кровать, при ярком свете я снова превратил Мадлен в Бетти — ее голубые глаза в карие, ее тело в тело Бетти из того порнофильма, представляя, как она произносит: «Пожалуйста, не надо». Кончая, я знал, что с Мадлен так хорошо не было бы никогда; и, когда эта оторва прошептала: «Я знала, что рано или поздно она придет к тебе», я разрыдался и признался ей, что все мои истории были ложью, а потом разразился сумбурным рассказом про Ли, Кэй и Баки, закончив рассказом о зацикленности мистера Огня на погибшей и его бесследном исчезновении. Когда я закончил, Мадлен сказала:

— Я никогда не буду учительницей из Сью-Фоллс в Южной Дакоте, но я буду Бетти или кем угодно, только пожелай.

Я позволил ей гладить меня по голове, благодарный за то, что мне больше не придется врать, и в то же время безмерно сожалея, что она, а не Кэй, стала моим исповедником.

Так я формально овладел Элизабет Шорт.

Глава 19