Впоследствии сам Гагарин не раз замечал, что в его назначении сыграл свою роль элемент случайности. Бессмысленно было бы сейчас, задним числом, дискутировать с этим высказыванием или гадать, чем оно было продиктовано: просто скромностью или действительным убеждением.

Но позднее приходилось слышать и даже читать, будто и задачи такой – выбрать из шести одного (точнее, двух: Гагарина и Титова) – вообще не стояло. Всем, мол, чуть ли не с самого начала было очевидно: только Гагарин – никто другой!.. В действительности у каждого из первой «шестерки» были свои сильные стороны, свои собственные присущие только ему физиологические, психологические, интеллектуальные преимущества. В частности, некоторые из нас, имевших прямое отношение к подготовке космонавтов, при обсуждении кандидатур на первый полет называли Титова. Так что выбирать – приходилось…

И выбирать, если быть вполне точным и рассматривать всю историю вопроса, даже не из шести, а из нескольких тысяч возможных претендентов. Потому что именно с таким числом молодых летчиков пришлось на этапе первичного отбора познакомиться авиационным врачам Е.А. Карпову, Н.Н. Туровскому, В. И. Яздовскому и их коллегам, которым было поручено это дело. Постепенно, от этапа к этапу, большинство потенциальных кандидатов отсеялось, и когда первый отряд космонавтов был сформирован, в нем оказалось двадцать человек. Да и из этой двадцатки почти половина по разным причинам в космос так и не слетала.

Так что отбор был! Был, следовательно, и выбор… Конечно, первый космонавт не мог не отдавать себе отчета в этом.

И в дальнейшем он всегда старался не выделять себя не только из шеренги уже слетавших в космос и ставших всемирно известными своих коллег, но и из среды молодых летчиков, еще только стремившихся в Центр подготовки. Герой Советского Союза космонавт Ю. Н. Глазков и сейчас вспоминает теплую, товарищескую поддержку, которую ему оказал Гагарин в ответственную минуту: «…оставалось только собеседование на комиссии. Я, видимо, переволновался, и Юрий Алексеевич очень мягко и ненавязчиво помог мне прийти в себя».

Совершенно не воспринимал Гагарин и молитвенно-почтительного отношения к своей персоне, отношения, категорически исключающего возможность какой бы то ни было шутки по его адресу.

Однажды я был свидетелем того, как ему рассказали, что очередную, входящую в моду девчачью прическу – косички с бантиками вбок – прозвали «полюби меня, Гагарин!». Он очень смеялся, причем смеялся без малейшего оттенка самодовольства (вот, мол, какая популярность, даже прически в мою честь называют!) или, напротив, уязвленного самолюбия (как это столь мелочное дело связывают с моим именем!), а смеялся просто. Смеялся, потому что ему было смешно. Как и всем окружающим…

Нет, не загипнотизировала мировая слава этого человека. Устоял он перед ней. Выдержал.

И – что, я думаю, особенно важно – положил этим начало традиции: чтобы никто из наших космонавтов (а их теперь уже, слава богу, около семидесяти) не проявлял склонности к тому, что называется «взбираться на пьедестал». А если такая склонность у кого-то, паче чаяния, все же возникнет, удержался бы. Самостоятельно или с помощью товарищей, но обязательно удержался.

Наверное, сила и значение такого примера по своему нравственному влиянию на людей выходит далеко за пределы космонавтики.

Тренировки подходили к концу.

У нашего шара стали появляться новые посетители – сотрудники Центра подготовки космонавтов и слушатели отряда, не вошедшие в «авангардную шестерку», но уже наступавшие ей на пятки.

Некоторые из них были повыше ростом, несколько старше годами, да и по профессиональной летной квалификации имели определенный опыт за плечами.

Владимир Михайлович Комаров, например, окончив летное училище и прослужив несколько лет в строевой части, поступил в Инженерную военно-воздушную академию. А после академии вновь вернулся на летную работу, да не на просто летную, а испытательную! Конечно, за то сравнительно короткое время, в течение которого он испытывал в воздухе авиационное вооружение и оборудование, стать первоклассным летчиком-испытателем Комаров не мог. Но понять основные принципы испытательной работы, усвоить методику подхода к новой технике он, конечно, успел. Успел в полной мере, в чем мы все убедились, слушая несколько лет спустя его доклад о полете корабля «Восход», а еще через некоторое время анализируя действия Владимира Михайловича в непросто сложившемся и, к несчастью, трагически закончившемся полете первого космического корабля серии «Союз».

Солиднее всех слушателей второй группы выглядел Павел Иванович Беляев. Он и по своему воинскому званию – майор – был в то время старшим из всех будущих космонавтов. И своей морской формой (по мнению компетентных дам, самой красивой из всех существующих) выделялся, так как пришел в отряд космонавтов из морской авиации. Держал он себя сдержанно, солидно, очень по-взрослому. Недаром почти все его товарищи, обращавшиеся друг к другу, как правило, по именам, Беляева называли чаще по имени и отчеству – Павел Иванович. В число слушателей Центра подготовки космонавтов Беляев пришел с должности командира эскадрильи. А это, надо сказать, одна пусть не из самых высоких, но, без сомнения, самых ключевых должностей в авиации! В подтверждение сказанного могу привести случай, имевший место еще во время войны.

Приехавший на один из фронтовых аэродромов старший авиационный начальник подозвал летчика, исполнявшего обязанности командира эскадрильи, и спросил его, как он посмотрел бы на свое назначение заместителем командира полка. Оба собеседника до войны были летчиками-испытателями; правда, один из них – испытателем прославленным, а второй – начинающим, но, несмотря на это, в их взаимоотношениях сохранилась определенная коллегиальность, выражающаяся хотя бы в том, что, разговаривая с глазу на глаз, они именовали друг друга не «товарищ генерал» и «товарищ капитан», а по имени-отчеству. Однако на сей раз разговор принял характер несколько неожиданный.

– Ну так как вы, справитесь? – спросил генерал.

– Конечно, справлюсь, – ответствовал капитан с ударением на слове «конечно».

– Почему это «конечно»? – поинтересовалось начальство, по-видимому, слегка задетое легкомысленной самоуверенностью, проявленной его собеседником в таком серьезном вопросе, как продвижение по службе.

– Да потому что это же проще – работать заместителем командира полка. В авиации трудная должность – Главнокомандующий Военно-воздушными силами, он принципиальные вопросы решает, и командир эскадрильи, он эскадрилью в бой водит. А все, кто между ними, получат приказ сверху, раздеталируют его по месту и спускают дальше вниз… Конечно, проще.