Странная тревога охватила Шими. Такого еще не бывало, чтобы связь вот так обрывалась. Что-то стряслось. Он подошел к окну кухни, и выглянул на улицу. Внизу соседка катила широкую коляску, у нее была двойня. Вот она остановилась, аккурат напротив клумбы, и стала поправлять что-то в коляске. Прошел незнакомый коротко стриженый парень. Дочерна загорелые руки и лицо, и твердая походка выдавали солдата в увольнении. Все было спокойно, но чувство тревоги не покидало Шими. Что-то надвигалось.

Первый толчок был очень сильным. Пол ушел у Шими из-под ног, его замутило. Чтобы не упасть, он схватился за створку окна. Дом качался. Поехал стеллаж, с полок стала падать и разбиваться посуда. Скрежет ножек по выложенному плиткой полу потонул в доносящемся отовсюду грохоте и треске. За окном медленно, точно в замедленной съемке, наклонялся столб, обрывая искрящие провода. Посреди улицы треснул и вспучился асфальт. За первым толчком последовали новые, еще и еще.

— Мама, мамочка, — завопил насмерть перепуганный Шими. Плюхнулся на пол, и на карачках пополз в свою комнату. Из подвесного потока выпал квадрат, и стукнул его по голове, но Шими этого не заметил. Точно ящерка, он забился под кровать в комнате, и стал ждать, пока все закончится. Наконец, толчки стихли. Шими выждал еще немного. Все было тихо, и он рискнул вылезти из-под кровати. Осторожно ступая босыми ногами, чтобы не наступить на какой-нибудь осколок, Шими прошелся по квартире. Всюду царил полный разгром, висела цементная пыль. Все, что не было привинчено, сдвинулось, упала часть потолка. Через всю стену гостиной тянулась трещина, хоть руку просовывай. Щими захотелось в туалет. Он долго сражался с дверью, проем перекосило, и дверь туалета оказалась намертво зажата. Дверь он открыть так и не сумел, пришлось использовать раковину в ванной.

Тишина на улице сменилась шумом голосов. Шими, спотыкаясь, подобрался к кухонному окну, и посмотрел вниз. На улице было полно народа. Многие стояли полураздетые, выбежали из дому в чем было. Соседний дом перекосило, но он не упал, и обитатели успели его покинуть. Они стояли на проезжей части, опасаясь приблизиться. Среди людей внизу Шими узнал соседей по дому. Сообразив, что остался один в доме, он натянул джинсы, и спустился вниз.

— Надо подождать, могут быть новые толчки, — авторитетно говорил Дани, мужчина в возрасте, живший этажом ниже Шими. Увидев Шими, он настороженно смерил того взглядом: никак не мог забыть каверзы, жертвами которых становился. Было время, он у Шими с Борькой был основным клиентом — то глазок маркером затонируют, то какашек под дверь подбросят, то колпачки с колес машины скрутят. Эмблема с машины Дани до сих пор валялась у Шими в шкафу. Однажды, вооружившись электрической отверткой, позаимствованной у Ильи, пацаны переставили номера на всех припаркованных внизу машинах. Тогда Шими заслужил горячую и неподдельную любовь соседей, и удостоился внимания со стороны полиции.

— Но у нас там вещи! Что будет с вещами? — причитала заплаканная женщина, ей вторили другие.

— Подождите, приедут спасатели, проверят здание, тогда заберете свои вещи, — успокаивал их Дани.

— Помогите! — из подъезда вслед за Шими выскочила растрепанная женщина. Он не сразу узнал Дору, соседку с верхнего этажа. — Помогите, на Эяльчика шкаф упал!

Несколько мужчин, в том числе и Дани, переглянувшись, поспешили ей на помощь. Им явно было не по себе, входить в дом было страшно, но на них смотрели десятки пар женских глаз, и они торопливо, почти бегом скрылись в подъезде. Вскоре они показались в дверях, держа за края одеяло. На одеяле неживой куклой лежал сын Доры, Эяль. Шими его знал, он учился на один класс младше. Несколько дней тому назад они обсуждали намеченную Дорой поездку в Империю. Одного взгляда на Эяля Шими хватило, чтобы понять, что никуда он больше не поедет. Эяль был мертв, из разбитой головы текла кровь, пропитывая шерсть одеяла. Мужчины положили его в сторонке, Дора кинулась к нему, потом отпрянула, и стала истерически вопить:

— Помогите, нужен врач! Скорее! — металась она от одного к другому. Некоторые отворачивались, кто-то достал из кармана мобильный, и попытался вызвать скорую. Затея успехом не увенчалась, сети не было.

В этот момент еще раз тряхнуло, женщины завизжали, некоторые сели на землю, и закрыли головы руками. С домом Шими ничего не случилось, а вот для покосившегося соседнего дома это стало последней каплей: он еще больше наклонился, застонал, точно живой, и сложился. Обломки завалили проезжую часть, намертво перегородив улицу, взметнулась цементная пыль вперемешку с мусором. Волна поднятого падением воздуха толкнула Шими в грудь. Он заворожено смотрел на это зрелище. Снова стало тихо. Собравшиеся, словно опасаясь, что их услышат, переговаривались, не поднимая голоса, почти шепотом, даже маленькие дети, и те молчали. Нервный шепот десятков людей сливался в невнятный шелест, в котором невозможно было различить отдельные слова. Со стороны моря вдруг донесся непонятный гул, и все повернули головы в ту сторону. Гул приближался, накатывался волной. Казалось, совсем рядом, в двух-трех кварталах, буянит великан, пиная машины, и ради смеха ломая деревья, как спички.

— Цунами! Цунами! — из-за угла выбежал какой-то человек, и выпучив глаза понесся дальше по улице. Толпа выдохнула, качнулась, не зная что делать — то ли прятаться по домам, то ли бежать вслед за человеком. Колебались собравшиеся недолго: подхватив на руки детей, все побежали вверх по улице. Шими остался один, если не считать причитающей над сыном Доры. Всеобщая истерика не захватила его, вдобавок, он устал, у него кружилась голова и подкашивались ноги. Он немного постоял, прислушиваясь к шуму, потом поплелся домой. Был бы он здоров, наверняка побежал бы смотреть, он был любопытен, как и все мальчишки. Любопытен и бесстрашен, понятие «смерть» оставалось для него абстракцией. Даже смерть соседского ребенка он воспринял просто как декорацию к разворачивающемуся перед ним грандиозному шоу.

Цунами до дома так и не дошло, приливная волна прокатилась по прибрежным улицам Городков, углубившись не больше, чем на километр. Квартал, где жил Шими, располагался в глубине, по ту сторону длинной улицы, которая пронизывала все Городки насквозь, проходила через промзону и тянулась дальше, до самого Города. Пострадали они не сильно, жертв было относительно немного. Еще после первых толчков с пляжей сбежали все отдыхающие, а за пляжами была железнодорожная насыпь, принявшая на себя удар волны. Южнее, напротив промзоны, где были причалы для яхт, грузовые и нефтеналивные портовые терминалы, удар волны натворил гораздо больше бед, чем в Городках.

— Шими! — наконец, спустя три часа пришла тетка. — Ты здесь? С тобой все в порядке?

— Да, все в порядке. Только вот все попадало, — Шими вышел из комнаты. Тетка кинулась к нему, и обняла. Он не был нужен матери, не был нужен отцу — у того была новая семья где-то в поселениях на Севере. По слухам, он там работал на земле, стал настоящим крестьянином. Но такого отца Шими не знал, тот его не навещал. Тетя заменяла ему и отца, и мать. Своих детей у нее не было, и Шими стал для нее единственным, любимым, и вообще светом в окошке.

— Представляешь, там такое творится, ужас! — тетка рассказала, что улицы завалены обломками, проехать невозможно. Она бросила машину, и добиралась пешком. Повсюду раненые, убитые, горят дома. Люди на улицах говорили, что в одном из пригородов, кажется, в Орле, целый район сполз по склону.

— Дани снизу сказал, что надо ждать спасателей, — ответил Шими.

— Да, конечно, будем ждать, — согласилась тетка. — Сейчас, я передохну, и начнем убирать квартиру. Все же не зря я ипотеку взяла, дом новый, устоял. А там дальше, где старые дома, половина рухнула. Что же теперь будет, Шими?

Ночью у Шими был кризис. Он метался в кровати с температурой, бредил. Тетка сидела возле него неотлучно. Под утро, когда кризис миновал, и Шими заснул, она ушла спать.

Слух о том, что по радио что-то передают, облетел весь дом. В гостиной у соседей напротив, молодой пары, собралось почти все взрослое население дома. У них был мощный радиоприемник на батарейках. Народу набилось — не протолкнуться. Все выглядели встревоженно.