Может быть действительно пора уже прекращать эту холодную войну?

Если он не захочет видеть меня… ну что ж, это будет его выбор.

– Он в реанимации?

– Пока да. Но он стабилен. Оставили исключительно для подстраховки.

– МРТ головного мозга сделали?

– Да. Но еще не расшифровали.

Киваю, и направляюсь к отделению.

Смешно, но я волнуюсь перед встречей с собственным отцом. Я давно выросла и стала уверенной в себе, перестала зависеть от чего-то мнения и сама строю свою жизнь. Но чем ближе приближаюсь к палате, где лежит мой отец, тем сильнее боюсь, что не смогу совладать с эмоциями. Что если он посмотрит на меня так, как смотрел раньше, я снова превращусь ту зашуганную Аню, какой была раньше.

Мне страшно, но я делаю этот шаг.

В реанимационной палате тихо, холодно и чисто. Ничего лишнего, только аппаратура, раздетые догола пациенты под тонкой простыней. Три человека, все мужчины, спят, или находятся в забытье от сильнодействующих препаратов.

Отца я не могу найти сразу. Все какие-то мелкие, щуплые, седые. На моего крепкого черноволосого отца никто не похож даже отдаленно. А потом к своему ужасу узнаю в мужчине, что лежит у окна, папу…

Невозможно поверить, что это он. Как же он постарел!

Мы не виделись несколько лет, и в моей памяти он всегда был таким, каким я его запомнила, когда убегала, но, как оказалось, время не властно даже над ним.

Подхожу ближе. Он спит. Кажется, что сладко и безмятежно, но на самом деле я знаю, что это спокойствие обманчиво.

Сюда не попадают просто так.

– Пап, – шепчу еле слышно, рассматривая его лицо. Мелкие когда-то морщинки вокруг глаз стали глубже, четко обозначились носогубные складки.

Невозможно поверить, что это и есть великий и могучий Руслан Каримов, которого до я до смерти боялась в детстве.

– Пап, – повторяю снова, но он не слышит. То ли так крепко спит, то ли делает вид.

Судя по тому, как дрогнули ресницы – второе. Ну что ж… видимо, я не ошиблась и люди действительно не меняются.

Собираюсь уйти, как слышу едва уловимое: