Ариадна видела, что уходит Пасифая неохотно. Она упиралась и все время оглядывалась — взгляд ее метался между Ариадной и Дионисом. Ариадну зазнобило и она теснее прижалась к Дионису. Этот взгляд не сулил ей ничего хорошего.
Ее трясло, когда Пасифая, все еще оглядываясь, вышла наконец — последней! — из пределов святилища. Дионис шевельнул пальцем — и врата захлопнулись.
Глава 2
— Тебе надо одеться, — сказал Дионис.
Ариадна удивленно взглянула на него: ее трясло из-за матери, а не от холода, но теперь, после его слов, она ощутила прохладу раннего утра. Послушно, хотя и с неохотой, девушка оторвалась от Дионисова бока, завернулась в юбку и натянула корсаж. Потом опустилась на колени и воздела руки.
— Я готова повиноваться твоим велениям, мой бог Дионис. Он поднял тунику, застегнул фибулу на плече, одеваясь.
Затянув пояс, он обернулся, глянул на Ариадну — и расхохотался.
— Когда все пали передо мной ниц, ты стояла и смотрела так, будто учуяла тухлую рыбу. А теперь ты — на коленях и готова исполнить любой приказ.
Ариадна усмехнулась. Все это звучало не слишком уважительно, но то была всего лишь насмешка: Дионис дразнил ее. Что-что, а этот тон узнавать Ариадна умела — ее брат Андрогей был великим насмешником.
— Это все потому, что ты показался мне очень добрым, когда улыбнулся из чаши, а когда появился, то был холодным и гордым. А я не хотела быть жрицей холодного и гордого бога. Ты меня разочаровал — но все равно я не выглядела как унюхавшая тухлую рыбу. Во-первых, ты пахнешь чудесно, остро и сладко, так пахнут на солнце лилии; а во-вторых... — она взглянула на него сквозь длинные черные ресницы, — я боялась просто-напросто рухнуть на пол. Не каждый день бог является к своему алтарю.
— Может, и так, но не становись предо мной на колени. Мне нечего приказать тебе, я просто немного недоволен.
Ариадна тут же вскочила, но головы не подняла.
— Господин бог мой, — прошептала она, — мне очень, очень жаль, что ты не счел меня достойной принести жертву и удовлетворить тебя. — Она вскинула взгляд, и руки ее молитвенно сжались. — Молю, не отвергай меня. Обещаю, что вырасту быстро, как только смогу, и на самом деле стану твоей жрицей. Позволь служить тебе. Я... я люблю тебя.
Дионис, который совсем уж было отмахнулся от ее мольбы, вдруг замер потрясенный. Потом чуть нахмурился и покачал головой.
— Ты не поняла меня, — проговорил он. — Я не собирался пенять тебе на твою молодость. Это больше не имеет значения. Ты мне вполне подходишь. Но разве обязательно устраивать все эти обряды так рано? — Голос его звучал теперь жалобно. — Когда ты Призвала меня, солнце едва взошло, Я еще был в постели, и прежде, чем отправиться сюда, не успел ни умыться, ни причесаться, ни позавтракать.
— О, не уходи! — воскликнула Ариадна. — Я принесу воды, и гребень, и щетку, и отличное бронзовое зеркало. И — если богам подходит еда смертных — я могу угостить тебя хлебом, сыром, маслинами, яйцами, холодным мясом и...
— Хватит, хватит! — засмеялся Дионис. — Я... м... бог, а не бездонная пропасть. Хлеб, сыр, маслины и немного вина, чтобы все это запить, вполне утолят мой голод. Но обязательно ли нам оставаться здесь? Неужто нет местечка поуютнее? Мне помнится...
Он осекся. Слишком ясно припомнились ему давние визиты в это святилище. Его жрица всегда уводила его в глубь горы, за стену с фреской — в свои покои, и там они сидели и беседовали, и ели, и пили вино. И она толковала его Видения, которые так мучили его, что порой обращались в реальность, — тогда он мог понять их и даже управлять ими.
— Ну конечно, мой бог Дионис, — ворвался в его воспоминания голос Ариадны, и она направилась к двери, которую он так хорошо помнил.
Но ее там не будет. Слезы затуманили его взор. Он даже не помнит ее имени... Дионис недовольно уставился на дитя, что открыло для него дверь; губы его приоткрылись, чтобы произнести заклятие, которое перенесло бы его на Олимп, — и вдруг он вспомнил. Ее тоже звали Ариадной, и она тоже была очень маленькой, очень смуглой и темноволосой, и выглядела... да, примерно так же, как будет выглядеть это дитя, когда вырастет. Его душа обратилась к Матери. «Ужели ты вернула мне ее, Матушка?» — вопросил он. Но ответа не было: ни Видения, ни прикосновения тепла.