— А с кем мне говорить? Жрицы слишком богобоязненны и, правду сказать, слишком стары, чтобы интересоваться тем же, что и я; а ученики, что при храме недавно, — слишком малы.

— У тебя есть отец, мать, сестра, братья... — Голос Диониса смолк: он увидел ее лицо. И заметил, хотя глаза Ариадны и были опущены, что она отвела взгляд. — Ага, — сказал он, — значит, твоя семья вновь потревожила тебя? Полагаю, на сей раз речь шла о лишенных благословения лозах? — Оба вопроса прозвучали почти утвердительно.

— Сперва явился Главк — с претензиями, но быстро растерял весь свой гонор и удалился. Потом приходил отец. — Она помолчала. — Он удвоил свои приношения храму и обещал, что, когда я вновь приду во дворец как твои Уста, меня выслушают уважительно и без угроз. Он сказал, что, поскольку его лозы сохнут, тогда как все остальные наливаются силой, это дает основание равно черни и знати думать, что он не годится в цари, ибо не мил тебе, — и тем подрывает его власть. Он униженно молил тебя благословить его лозы.

Дионис вгляделся в нее чуть пристальнее обычного — и засмеялся.

— Тебе надо было поведать мне эту историю, когда я только вошел в твою спальню. А теперь я выспался и сыт — и могу разглядеть то, что стоит за словами. Ты сказала мне хорошее — так переходи к плохому.

Ариадна взглянула на него из-под своих длинных ресниц.

— Скажи я тебе все, когда ты только вошел, — ты понесся бы во дворец и залил его кровью. А это не то, чего я хочу, хотя мои родные давно уже — ничто для меня. Ты вот заговорил о тех, с кем я могла бы быть откровенной, — так вспомни: у меня нет ни матери, ни отца; я посвящена тебе. Я не беседую о сокровенном ни с кем — кроме, разумеется, тебя.

— Но ты же пытаешься защитить свою семью от меня...

— Не от тебя, господин. От Посейдона. Он склонил голову к плечу.

— Ты хочешь, чтобы я встал между ними и Посейдоном?

— Нет! Матерь упаси! Я только хочу, чтобы ты не натворил ничего, что оскорбило бы Посейдона.

— Зачем мне оскорблять Посейдона? Из всех олимпийцев он — последний, с кем я стал бы иметь дело. — Губы его скривились. — Да и со всеми остальными я почти не имею дел.

Ариадна молчала, опустив голову. Спустя какое-то время Дионис поставил кубок на стол. Тогда она подняла взгляд.

— Отец не пожелал избавиться от того, что носит Пасифая. Дионис пожал плечами.

— Он дурак, но мне-то что с того?

— По-моему, он намерен использовать то... того... чтобы уменьшить твое влияние на Крите. Быть может — и вообще изгнать тебя.

Слова вырвались из нее на едином дыхании, и Ариадна умолкла. Дионис расхохотался.

— И что? От этого пострадают только лозы Крита и его вино. Возможно, мне и жаль немного тех купцов и виноделов, что пострадали от моего прошлого пренебрежения. Но неужто ты думаешь, что этот островок — все мое царство? Мое царство — Египет и все земли к востоку и западу отсюда. Как по-твоему, сильно ли заботит меня Крит?.. — Он наклонился и пальцем приподнял за подбородок головку Ариадны, заглянув ей в глаза. — Здесь меня заботишь только ты, Избранница.

Она глубоко вздохнула, придвинулась и положила голову ему на колено.

— Тогда меня тоже ничего здесь не заботит. — Мгновением позже она вскинула умоляющий взор. — А ты расскажешь мне о тех, других землях, господин?