– Аквитор, тебе знакомы хищные птицы – джараки, воры и убийцы из лесов? Те, с серыми гребешками?

Она кивнула.

– И что бывает, когда самка джарака находит гнездо с птенцами другой породы?

– Убивает и ест детенышей.

Беглый раб улыбнулся: – Верно. Это знают все. Но иногда, весной, джараки делают кое-что еще. Выталкивают яйцо и кладут в гнездо свое. Другие птицы вроде бы не замечают подмены. Когда юный джарак вылупляется, он, конечно же, убивает и съедает соперников.

– И зовет родителей, – подхватила она. – Но его крик мало чем отличается от криков прочих птенцов. Птички прилетают с кормом в клювах…

– … чтобы попасть в клювы двух взрослых джараков, затаившихся поблизости. Новое мясцо для прокормления их отродья.

– Джараки птицы неприятные, как ни погляди. А почему мы о них толкуем, Удинаас?

– Честно говоря, без причины. Иногда бывает полезным напомнить себе, что мы, люди, не уникальны в своей жестокости.

– Фенты верили, будто джараки – души брошенных в лесу детей. Они жаждут дома и семьи, но приходят в ярость, обнаруживая, что вечно уничтожают то, чего так жаждут.

– У фентов было в обычае бросать детей?

Серен Педак скривила губы: – Только в последние несколько столетий.

– Думаю, дети мешали им ублажать гибельные желания.

Серен промолчала. В уме ее возникла картина: высоченный Халл Беддикт появляется рядом, сгибается и хватает Удинааса за горло, поднимая в воздух…

Удинаас вдруг подался вперед, закашлялся; рука его царапала воздух, протянувшись к ней.

Серен Педак отступила. «Проклятие!» Она пыталась удалить видение.

Видение не поддавалось.

Выпучивший глаза, посиневший Удинаас схватился руками за шею, но что реальное он мог убрать оттуда?

– Серен! – завопила Чашка.

«Сохрани Странник! Что, как… ох, я убиваю его!» Халл Беддикт стоял, выдавливая из Удинааса жизнь. Она хотела схватить его за руки, разжать захват… но понимала, что сил не хватит. Нет, ей нужен кто-то еще…