— Так-так, браконьерская охота за слоновой костью? Ну и что же именно ему ведомо о сем предмете? — нерешительно сказал я. У меня было две причины для колебаний: во-первых, я тогда имел смутное представление о слонах, слоновой кости и вообще о браконьерстве, а во-вторых, у ЕИА уже был предмет для расследования: вывоз обезьян для лабораторных опытов, и я просто не думал, что у нас достанет сил потянуть еще одно дело.
— Поверь, — сказал Питер, — по-моему, это важно. Встреться с парнем.
Я на мгновение задумался. Но я давно знаю Питера и доверяю его суждениям.
— О’кей, — согласился я. — Постарайся устроить нашу встречу.
К тому времени ЕИА существовало всего два с половиной года. Определить нас как малочисленную организацию значило ничего не сказать. Горстка отважных — это уже ближе к истине. А если быть предельно точным, нас было-то всего-навсего трое: ваш покорный слуга, Дейв Кэрри и наша сподвижница Дженнифер Лонсдейл, все — убежденные борцы за охрану природы. Мы создали нашу собственную группу после нескольких лет сотрудничества в «Гринпис» и ряде других групп, борющихся за охрану природы. Я занимал пост исполнительного директора Британского отделения «Гринпис», Дженни была директором Калифорнийского отделения «Гринпис», а Дейв участвовал в качестве официального фотографа во многих кампаниях в защиту природы, в том числе по линии «Гринпис». Однако в начале восьмидесятых годов мы все почувствовали, что просачивающаяся в «Гринпис» бюрократия стесняет нашу работу. Меня это пугало более всех. Мы любили «Гринпис», но все трое чувствовали, что назрела необходимость издания меньшей, независимой группы, способной быстро реагировать и расследовать проблемы защиты живой природы, в каком бы месте они ни возникали. Мы знали, что существует масса проблем, ждущих своего разрешения.
В 1984 году мы зарегистрировали ЕИА как компанию. Денег у нас не было, и всем нашим достоянием, помимо нашего совместного опыта, были две допотопные пишущие машинки. Ну и, конечно, почти невероятный энтузиазм без границ.
Поначалу ЕИА существовало на медные гроши. Мы, его руководители, подрабатывали кто чем мог: Дженни занималась поставками провизии, Дейв — фотографией и чтением лекций по данному предмету, а я консультировал различные группы по вопросам окружающей среды. Все заработанные таким образом деньги шли в бюджет ЕИА.
На эти-то сбережения, а также на средства, полученные в виде различных пожертвований и займов, нам удалось провести с начала существования ЕИА ряд успешных расследований, в ходе которых мы набрались опыта в добывании денег для наших собственных кампаний. Возможно, наибольшего на тот момент успеха мы добились, проведя кампанию против происходившего ежегодно избиения тысяч китов-лоцманов у принадлежащих Дании Фарерских островов, лежащих к северу от Шотландии. Наш репортаж об этой варварской бойне широко показывался по телевидению и вызвал бурю негодования общественности. Мы продолжили эту тему, показав китоловов-браконьеров, охотившихся на охраняемые виды больших китов. Вслед за этим был подготовлен репортаж о том, в каких чудовищных условиях транспортируются птицы, вывозимые из Сенегала для пополнения клеток зоомагазинов по всему миру. Все наши труды с благодарностью принимались другими группами, борющимися за охрану природы. Было видно, что мы на правильном пути. В движении за охрану окружающей среды действительно нашлось место для независимой команды, проводящей расследования.
Мы никогда не испытывали недостатка в сюжетах. Сообщения об ужасах, в частности в сфере торговли дикими животными, сыпались на нас как из рога изобилия. Часто вопрос состоял не в том, чем нам дальше заниматься, а в том, чем пренебречь, а с чем повременить ввиду недостатка средств и персонала. В 1987 году, когда и раздался судьбоносный телефонный звонок Питера Букета, весь наш штат состоял только из Дейва и секретаря. Дженни и мне пришлось урезать время, которое мы тратили на работу в ЕИА: Дженни — потому что она недавно стала мамой, а мне — потому что меня как раз попросили вернуться на пост исполнительного директора Британского отделения «Гринпис». На бомбардировку судна «Рейнбоу Уорриор» у берегов Новой Зеландии общественность ответила широкой поддержкой движения «Гринпис»; а я вернулся, чтобы помочь в руководстве и проведении кампаний. Соответственно ресурсы ЕИА, как людские, так и финансовые, свелись к минимуму, так что в это время нам было не до поисков новых сюжетов для расследования.
Хотя мои знания об африканских слонах были поверхностными, до меня доходили слухи о том, что этот вид находится под серьезной угрозой. Когда в 1981 году я побывал в Южной Африке, ученый консультант правительства Энтони Холл-Мартин рассказал мне о своих опасениях, что поголовье африканских слонов, насчитывавшее в то время 1 миллион 300 тысяч, в перспективе может сократиться до каких-нибудь ста тысяч.
— Это неизбежно, — сказал он, пожав плечами, — народонаселение Африки растет, и естественная среда обитания слонов сужается.
Хотя меня уже тогда беспокоило бедственное положение слонов, я в значительной мере разделял высказанное мнение. Это неизбежно, думал я. Ареал сужается, и ничего с этим не поделаешь. Я, конечно, знал о торговле слоновой костью, но, согласно информации других групп, она находилась под строгим контролем. Существовала система квот ежегодного легального вывоза бивней на рынок. Для вывоза каждого бивня из Африки требовалось разрешение правительства. Надзор за выдачей разрешений осуществлялся Конвенцией по международной торговле исчезающими видами (КИТЕС). В глазах неспециалиста выглядело неправдоподобным, чтобы при наличии такого контроля спрос на слоновую кость мог играть столь заметную роль в драматическом уменьшении поголовья слонов. Вместе с тем мне было ведомо, что на практике контрольная система КИТЕС не всегда столь эффективна, как на бумаге.
Таким образом, звонок Питера вызвал мое любопытство. Благодаря чему существует браконьерство, коль скоро торговля бивнями невозможна без разрешений? Где браконьеры находят рынок сбыта? Все это меня заинтриговало.
Несколько дней спустя Дейв и я встретились за столиком в одном людном лондонском баре. Напротив нас сидел шотландец лет шестидесяти; видно было, что он испытывает чувство страха.
— Если до кого дойдет, что я с вами беседовал, мне каюк. — сказал он в порядке представления.
— О’кей. Мы сохраним наш разговор в тайне, — заверил я его, — можете даже не называть себя, если не хотите. Нас интересует только то, что вы хотите нам рассказать, а кто вы есть, мы дознаваться не будем.
Наш собеседник украдкой оглядел прокуренный бар.
— Дело вот в чем… — колеблясь, начал он. — Я моряк. Это мой хлеб, я всегда этим жил, но животных я тоже люблю. Вот почему я вам все это рассказываю. Потому что считаю неправедным то, что происходит. — Он отхлебнул пива, чтобы промочить горло.
— Так расскажите нам, что же, по-вашему, происходит. — Дейв, как и я, обладал хорошим опытом в подбадривании нервничающих собеседников.
Шотландец кивнул: