Перед глазами всплывают странные и, не поддающиеся логике, картины.
Яна сидит верхом на Туре во всем обтягивающем, и, выпятив соблазнительную попку, призывно по ней похлопывает. Ян, в этот момент, возносит молитвы свету стоя на коленях и плачет. Из его носа текут сверкающие сопли тоненьким, но непрерывным ручейком. Его жалеют, гладя по головке, Вероника с Оксаной. Из-под их волос торчат заостренные кончики ушей.
Серега, взяв двумя руками меч паладина, бегает за болонкой, пытаясь ее разрубить. Собака, почему-то, розового цвета. Я, голый и, как всегда, чумазый и вонючий, убегаю от некроманта и Кирилла. Князь смерти бежит по пятам и насылает своих, поднятых из мертвых слепней, что ярко горят огнем и оставляют инверсионный след. При этом, парень постоянно кричит о том, чтобы я научил его петь и плясать.
Пробегаем мимо Профессора. Тот делает выпады своим копьем в сторону огромных грибов, а те от этого взрываются. Над алхимиком смеются, хватаясь за животы, Борис и Хрыч. Ржут как кони, как настоящие копытные. Даже «иго-го» слышится.
За всем этим хаосом наблюдает огненно-рыжий петух с по-человечески умными глазами. Он сидит на шезлонге, пьет коктейль через соломку, осуждающе качает головой, и совершает жест «рука лицо» своей куриной лапой.
Ну и сны у меня бредовые. Даже просыпаюсь. Трясу головой, сбрасывая наваждение. Делаю глоток воды из бутылки, устраиваюсь поудобней и снова проваливаюсь в сон.
Перед глазами проявляется новое видение. Но какое-то странное…
Все чувства работают, как наяву…
В нос ударяет влажный воздух с запахом йода и водорослей. Ощущаю неслабую качку, но ноги привычно удерживают равновесие. Стою на палубе какого-то корабля. И я здесь не один. Вокруг воины в броне, у кого-то кожаная, у кого-то из металла. В их руках топоры, щиты, копья, есть несколько людей с мечами, и есть с луками. За бортом вода. Сильные волны. Берега не видно. Нам наперерез, переваливаясь через высокие гребни, мчится другое судно.
На чужом корабле тоже имеются воины. Выглядят также. Что-то кричат нам, кривя в злобе свои рожи. В нас начинают лететь стрелы. Рефлекторно, будто проделывал это тысячу раз, поднимаю левой рукой шит, и отбиваю, предназначенную мне стрелу.
Картина смазывается и меняется.
Я мчусь верхом на коне. Вокруг поле с пожухлым разнотравьем. Сильный встречный ветер холодит взмокшее тело, укутанное в поддоспешник, придавленный кольчугой. Сзади раздаются крики. Оборачиваюсь. Меня преследует трое плохо различимых всадников, тонущих в облаке пыли, рождающегося под копытами моего скакуна.
Еще имеется чувство уверенности в том, что мне осталось продержаться недолго. Через два стрельбища, преследующий меня дозорный отряд вражеского войска, встретит мой десяток.
Изображение перед глазами начинает плыть…
Мой щит, переживший достаточно много для него ударов, трескается от топора рыжебородого раскрасневшегося воина. Ногой бью ему по объемному пузу, что не может скрыть даже кольчуга. Рыжий садится на задницу и сверлит меня своими бешеными глазами и что-то орет, брызгая слюной. Выпад верным мечом, и душа противника навсегда покидает мир яви.
Подхватываю меч вражины, убитого мной прежде. Успеваю собственным клинком отвести рогатину, метившую мне в правый бок. Трофейный загоняю нападающему под руку, через короткий кольчужный рукав. Кромка меча легко рассекает стеганое одеяние, ребра и глубоко входит в крупное тело еще довольно молодого воина. Тот хрипит, пытаясь что-то сказать, и оседает на стоптанную землю.
На вражеского отрока внимания более не обращаю, так как уже замахиваюсь на воя в дорогих доспехах, что наседал на раненого союзного дружинника.
Сеча вышла на славу! Мы переламываем ход сражения в свою пользу. Да возрадуются старые боги! Князь-предатель получит по заслугам!
Картинка снова меняется.
Холод. Дикий холод. Мороз пробирает до костей и вместе с каждым вдохом обжигает легкие. Дышу тяжело.