– Поправился ты, Павлуша, – сказала ему Павловна, – не можно тебе далее у нас оставаться.
– Да знаю я, знаю, – покорно ответил парень.
– Ты по Насте не скучай. И к ней не возвращайся, коли Господь Бог убережет тебя дальше. Потому что, если вернешься, тогда уж точно быть беде. Слушай меня и не спорь. Я знаю, что говорю. Настя – девка сильная, воля у нее крепкая. Справится. Ну, поревет несколько ночей в подушку, а как без того? На то мы и бабы, нам реветь дозволено. Только Настя будет делать это в тайне ото всех. Если войну пройдешь и живым останешься, вспоминай ее. Вспоминай, но не ищи.
– Жестоко это и несправедливо, – сказала Паша.
Ягарья улыбнулась на один бок, опустила голову.
– А жизнь, Павлуша, вообще штука жестокая. И страшно несправедливая. Тем паче теперь, – сказала она.
– Ягарья Павловна. Тут такое дело… Иван…
– Знаю, – ответила женщина, – знаю. Он хочет идти с тобой. Он мне этого не говорил, оно и не требуется. Я и так это вижу. Тут даже не надо быть чародейкой или ведуньей какой… Он – мужчина. Это природное и естественное желание.
– Как мне быть с ним?
– Бери с собой, чего уж поделать, – сказала Ягарья. – Автомат товарища своего покойного ему передашь. Он не хочет говорить мне, боится. Пускай. Я не буду в обиде. Вот девки – да, те разобидятся, – Павловна рассмеялась. – Только скажи ему, пускай со своими попрощается… С сестренкой и братом маленьким. А как война закончится, пускай вертается к ним в дом родной.
– А он вернется? Вы можете это увидеть? – спросил Павел.
– Вернется, – по-доброму, с улыбкой ответила Павловна, – вернется.
Проводов никто не устраивал. Нельзя было. Дали кое-каких припасов, молитву, трав, да отпустили. Отпускали одного Павла, а Ваня незаметно, как он думал, другой стороной обошел, чтобы потом в лесу в условленном месте с Пашей встретиться. Но Ягарья знала. И не стала его останавливать. Пусть лучше так, чем на ее глазах в усадьбе сгинет. Не выживает мужик рядом с ведьмами… Никакой…
Настя не плакала. Она смотрела вслед тому, кого полюбила, зная, что, скорее всего, больше никогда его не увидит. И не плакала. Зачем попросту слезы тратить? Ей еще предстоит их пролить. И не мало. Она знала.
Молчаливая она стала, грустная, в себе замкнутая. Никто не трогал ее и ничего ей не говорил. Да и вообще после смерти бабы Фени все стали намного тише себя вести.
– Анастасия Петровна, – позвала Настю Ягарья, – ходи сюда. Зайди в дом. Дело есть.
Настя вошла, Павловна завела ее в комнату, в которой жил Павел. Там было чисто, убрано и пусто. От того у девушки по ногам прошла дрожь, нахлынули воспоминания о совсем недавнем времени, проведенном в этой комнате.
– Настенька, – ласково сказала Павловна, присаживаясь на застланную постель, – у меня для тебя подарок.
Женщина достала из большого кармана фотокарточку. Не мятую, не выцветшую. Выглядела она так, словно была сделана вчера. На ней были запечатлены две молодые девушки, одна из которых была очень похожа на Настю.
– Это мы с твоей мамой примерно за год до того, как она уехала с твоим отцом.