IV.
1924–1925 годы
В начале 1924 года художники СССР решили организовать в Америке выставку своих картин. Много собраний состоялось у нас в Ленинграде, на которых мы подробно обсуждали все обстоятельства, условия и возможности этой выставки.
Представителем от ленинградских художников был выбран Константин Андреевич Сомов, от московских художников И.Э. Грабарь, С.А. Виноградов, Ф.И. Захаров, скульптор С.Т. Коненков и другие, всего восемь человек.
На эту выставку я дала акварели — «Италия. Сан-Джиминьяно» и пять видов Ленинграда: «Вид на школьный дом Петра I», «Красные столбы», «Ледоход», «Туман на Неве», «Пасхальная ночь около Исаакия» и двадцать шесть гравюр и литографий[57].
Сомов нам долго не писал, и мы ничего не знали о наших делах в Америке. Тогда я обратилась к Михаилу Васильевичу Нестерову с просьбой сообщить нам, что он знает о выставке.
«Глубокоуважаемая Анна Петровна!
В ответ на Ваше письмо сообщаю Вам следующее о нашей выставке в Нью-Йорке. Вести за эти первые три недели, следовательно, далеко не последние. Успех выставки в Нью-Йорке большой, но „моральный“, материальный — это более чем скромный. Мне известно, что на первых же днях по открытии были проданы две малых Ваших вещи. Что было позднее — не знаю. Повешены Ваши вещи и выглядят прекрасно. В той же комнате висят картины Виноградова (нашего представителя) и Степанова[58].
Вы, Серебрякова, Кустодиев и Рылов представлены превосходно — это, кажется, общий голос. „Девочка“ Серебряковой, как и вещи Кустодиева, расходятся во множестве репродукций.
Вещи Кустодиева „очень русские“, как пишет Виноградов, очень нравятся, но тем не менее назначенные цены высоки — картины не покупаются.
Из москвичей наибольший успех имеет Поленов — 12 картинами евангельского цикла. Четыре из них проданы. Поленов — гвоздь выставки. Остальные москвичи продали две, три вещи[59].
Посещают выставку слабо. Одновременно в Нью-Йорке открыто тридцать шесть выставок — Сарджента, Боннара[60] и других более или менее известных европейцев.
В общем до сих пор продано мало, едва ли более 30 вещей на небольшую сравнительно сумму. Долг выставки велик — до 25 тысяч долларов. Изыскивают пути для покрытия долгов… Наша беда произошла от неправильной информации: господа Рерихи осведомляли Питер и Москву о своих якобы из ряда вон выходящих успехах, на проверку же таких успехов или вовсе не было, или они были ничтожны…»[61]
После Нью-Йорка наша выставка в продолжение двух лет путешествовала по городам Америки.
Зимою увлекалась портретами, которые исполняла акварелью. Сделала портрет В.Н. Вознесенской: смеющаяся, веселая головка.
Александра Николаевича Бенуа писала в Эрмитаже, во время его служебных занятий. Это очень затрудняло мою работу. Я попросила его снять круглые очки в черной оправе, которые закрывали его умные, добрые, прекрасные глаза. Он слегка запротестовал, но, когда мы решили, что второй его портрет я сделаю в очках, — примирился. Он вышел очень похож.
Написала портрет премилого мальчика Миши Гнучева. Он терпеливо позировал, а во время перерывов облегчал свою душу пугачом, из которого стрелял на нашей кухонной лестнице. Дома ему это запрещалось. Сделала портрет бурной непоседы В. Шапошниковой, с разметавшимися прядями волос. Мою племянницу — Тусеньку Григорьеву. Нину Викторовну Воячек написала маслом[62].
Собирала веши на Венецианскую выставку. Послала на нее десять гравюр и ни одной живописной вещи, так как приберегала их для выставки «Мира искусства», которая открылась в бывшем Аничковом дворце в 1924 году[63].
Дала на выставку «Мира искусства» 23 вещи. Из них шесть портретов, сделанных мною за эту зиму, картину «Кавказский пейзаж», этюды Кисловодска и его окрестностей и четыре акварели Павловска.
На этой выставке, как мне помнится, был богато представлен Добужинский. Он выставил этюды Парижа, Дрездена, Копенгагена. Бенуа дал тонко исполненные виды Ленинграда и Старого Петергофа.