«Я сам себе не верил, насколько меня тянуло к вам»

Хотя историки не перестают спорить о том, насколько далеко зашли отношения между этими двумя личностями, они явно были чрезвычайно тесными. Придворные и столичные сплетни того времени об актрисе и императоре полны весьма скабрезных смешков на эту тему. Франц-Иосиф подарил актрисе виллу в Глориэттегассе и стал постоянным ее посетителем, причем иногда с ним приезжала императрица, обставлявшая свои визиты таким образом, будто навещает близкого друга. Иногда Елизавета захватывала с собой дочь Мари-Валери, причем девушка даже ничего не подозревала об истинной роли Катарины. Так что императрица была спокойна, что ее супругу есть с кем поделиться своими заботами и огорчениями. Ему непрестанно приходилось сталкиваться с существенными трудностями во внутренней и внешней политике, постоянные огорчения потихоньку подрывали его знаменитую уравновешенность и невозмутимость. Будучи лишенным нормальной спутницы жизни, Франц-Иосиф отчаянно нуждался в женщине, которая хоть на какое-то время уводила его из этого мира непреходящих тревог и потерь. Жизнерадостная Катарина не была посланницей какого-то клана или выразителем мнения некой клики. Ее разговор был легким, веселым и отвлекающим императора от скучного содержания огромных кип бумаг на его письменном столе. Она также самым занимательным образом снабжала его сплетнями из жизни венского общества.

«Меня уже одолевает чрезвычайное любопытство по поводу обещанных сплетен в следующем письме»

Помимо этого актриса прекрасно готовила, даже составила свою кулинарную книгу. В частности, сохранилось письмо императора с упоминанием о «ризотто с омаром»; вдобавок, Катарина всегда обеспечивала наготове к утреннему, отлично сваренному кофе его любимую выпечку гугельхупф[64]. Правда, в соседней кондитерской Цаунера по ее заказу одновременно выпекали такую же на тот пожарный случай, если, по какой-то нелепой случайности, от которой не застрахована даже самая опытная кулинарка, изделие подруги императора окажется неудачным.

По-видимому, актриса высказывала подозрения, что Елизавета узнает о ее тайных встречах с императором и будет презирать ее. Именно этим можно объяснить следующие успокоительные письма к ней от Франца-Иосифа:

«Я люблю мою жену и не хочу злоупотреблять ни ее доверием, ни ее дружбой по отношению к вам. Поскольку я слишком стар, чтобы быть другом-братом, позвольте мне остаться вашим другом-отцом и относитесь ко мне с той же добротой и той же искренностью, как и сейчас».

«Императрица неоднократно самым милостивым и любящим образом отзывалась о вас, и могу заверить вас в ее любви к вам. Если бы вы могли узнать эту великолепную женщину ближе, вы определенно были бы исполнены сходных же чувств».

Сама Шратт таким образом отзывалась об императрице:

«Люди говорят, что императрица холодна и не в состоянии говорить с кем-либо открыто и без стеснения, но со мной она разговаривает самым искренним образом, поверяя множество вещей, которые мне кажутся как непонятными, так и трогательными. Она определенно обладает редкими свойствами, в числе которых ее прекрасные чарующие глаза. Если на них и оказали влияние многочисленные печальные испытания и разочарования, то это также позволило им стать еще более выразительными».

Если Шратт заболевала, Елизавета немедленно справлялась о состоянии ее здоровья. Это не мешало Сисси сочинять ядовитые стишки о влюбленном немолодом человеке, которого стрелы амура поражают в старческое сердце. Когда Мари-Валери узнала об истинном положении дел, она была просто потрясена, что ее мать спокойно относится к этому странному треугольнику. Тем не менее, сохранилось свидетельство, что еще в 1890 году Сисси потребовала от дочери, «если она умрет, отговорить папу жениться на Шратт».

Между тем, Катарина Шратт дарила своей благосклонностью не одного императора. Сохранились весьма недвусмысленные письма к ней графа Вильчека:

«Кати, позволь мне побыть у тебя, побыть наедине с тобой, чтобы нам не помешали никакой дворецкий и никакой император».

Пикантным фактом в этой параллельной интрижке было то, что чрезвычайно богатый, весьма привлекательный и также состоявший в браке граф Вильчек был близким другом как императора, так и наследного принца Рудольфа. На это письмо был дан коротенький торопливый ответ:

«Пожалуйста, определенно приходи, если возможно, до полудня».

У актрисы случился также роман с известным актером Виктором Кучерой, на десяток лет моложе ее. Они, между прочим, играли вместе в исторической пьесе, Катарина исполняла роль императрицы Марии-Терезии, Кучера — ее супруга Стефана Лотарингского. Ходили слухи и о ее связи с принцем Фердинандом Саксен-Кобург-Готским, будущим королем Болгарии.

Шратт вела шикарный образ жизни, который оплачивал Франц-Иосиф, заодно осыпавший ее драгоценностями. Ее положение популярнейшей театральной звезды требовало огромных расходов на туалеты, как сценические[65], так и повседневные. Она проигрывала массу денег в рулетку, устраивала весьма популярные ужины, на которых промышленные и финансовые магнаты, не допущенные ко двору, смешивались с актерами, художниками, литераторами, учеными самых разных национальностей империи; значительную часть составляли евреи. Восхищенный отзыв оставил прусский посол в Вене граф фон Ойленбург:

«Хоть в Хитцинге, хоть в городе[66], на ужинах у фрау Кати Шратт беседа всегда остроумная и живая, общество разнообразное и отличное».

Дружба императорской четы с актрисой Шратт продолжалась. Дело дошло до того, что Катарина было решила последовать примеру Елизаветы и перейти на диету для некоторого похудения, но внезапное убийство императрицы так и оставило это благое намерение не воплощенным в жизнь. Незадолго до своей смерти, видимо, чтобы сделать приятное супругу, Елизавета заказала художникам два портрета Шратт: один — в виде миниатюры и второй — поясной, в костюме главной героини легкой комедии Ганса Сакса «Фрау Вархайт никому не хочет давать приют».

После смерти императрицы отношения между императором и актрисой несколько охладели, в период 1900–1901 годов дело чуть не дошло до разрыва, ибо Францу-Иосифу не понравилась пьеса, в которой она исполнила роль императрицы Марии-Терезии. К тому же он упорно не желал жаловать ей орден Елизаветы I класса. При жизни императрицы с этим не было бы проблем, но после ее убийства такой шаг казался Францу-Иосифу неподобающим. Потом актриса оставила сцену из-за испортившихся отношений с дирекцией Бургтеатра, причем император счел нужным в этом конфликте не принимать сторону Шратт, и прежняя связь между ними восстановилась. Это дало повод для сплетен, будто бы престарелые любовники вступили в морганатический брак. Зная более чем брезгливое отношение императора к неравноправным брачным союзам, историки считают такой поворот событий в высшей степени маловероятным.

Когда Франц-Иосиф скончался, мстительный гофмейстер князь Монтенуово, помешанный на соблюдении дворцового протокола, запретил фрау Шратт приближаться к похоронному катафалку. Но престолонаследник Карл, внучатый племянник покойного и сын непутевого эрцгерцога Отто, проявил внимание к ней и лично подвел за руку к гробу, на который она положила три розы. После ухода императора в мир иной, Катарина, получившая по завещанию полмиллиона гульденов, вела очень уединенный образ жизни в своей квартире во дворце Кёнигсвартер. Она выступала с художественным чтением только в благотворительных концертах, стала чрезвычайно религиозна и часто посещала склеп при церкви капуцинов, где покоится прах императора.