— Откуда ты? — ткнул в его сторону пальцем старший военной машины.
За время скитаний Бюрос-Ут уже довольно сносно научился играть немого. Он вымучил заискивающую улыбочку, помотал головой. Похоже, этого было маловато. Офицер, а может, и сержант — петлиц было совершенно не разобрать, — явно заинтересовался достаточно молодым рослым парнем в окружении женщин с детишками, стариков и в крайнем случае отягощенных скарбом отцов семейств.
От вероятного ареста, а может, и расстрела на месте за дезертирство или что-нибудь другое, Бюроса спасли две вещи. Во-первых, за эти дни и ночевки в толпе имперских шпаков он уже попривык к местным. Перестал воспринимать их как экзотику и уже считал вполне нормальными, просто управляемыми нехорошим правительством людьми. Потому как раз сейчас он оказывал помощь старушенции как минимум столетней выдержки. Он взял ее двухколесную тележку с лохмотьями и уже второй километр кряду волок эти причиндалы за собой. Вероятно, тип в очках подумал, что тележка с грузом его собственная.
Ну, а во-вторых, когда типус снова гаркнул на Бюроса, на его защиту встали окружающие. Женщина, идущая впереди и до этого вроде никогда не заговаривающая с радистом-пулеметчиком, внезапно стала громко голосить, что, мол, нечего цепляться к немому инвалиду. Ее поддержали другие. А старик, с которым военный до того перекидывался репликами, даже напористо объявил, что, мол, этот немой идет с ним от самого Доору.
— Хорошо! — отмахнулся имперский милитарист.
Затем наклонился в кабину джипа, покопался где-то внутри, извлек оттуда пачку печенья и вновь окликнул Бюроса:
— Эй, калека! На-а!
Пачка метнулась в его сторону, но Бюрос-Ут как-то догадался, что не стоит демонстрировать чудеса ловкости и быстроту реакции. Улыбаясь как можно дебильнее, он позволил печенью стукнуть себя по лбу. Только вот военный не прыснул от смеха, как ожидалось, а снова махнул рукой, пробормотав что-то вроде «несчастный человек». Невидимый за броней водитель переключил передачу, и автомобиль унесся вперед. Бюрос-Ут наклонился, поднял надорвавшуюся пачку и все с той же глупой улыбочкой начал угощать уставившихся на него детишек.
Однако тот случай остался в прошлом. Не следовало ли теперь все же переменить направление движения? Те, кто обнаружил свинцовую кабину, наблюдали распахнутый люк. Вряд ли два неповрежденных пустых скафандра внутри полностью выгоревшей капсулы убедили их, что никто из экипажа не выжил. Имперские «хранители» не идиоты. Они сложат два и два, выяснят, какой из гражданских потоков проследовал поблизости. Короче, если он сменит направление на перпендикуляр, то повысит сложность задачи по поимке сбежавших пилотов как минимум на порядок.
31
— Лейтенент Казайя, — наклоняется к переговорному устройству командир корабля. — Ваша задача — не позволить ему выпустить «континенталку». В прошлый раз получилось, Фрэн. Не подведите меня и сейчас.
Вообще-то в прошлый раз сбили никоим образом не первую ракету. Но задача капитана — внушать подчиненным веру в собственные силы, а не статистические заморочки.
— Машинное! — продолжает Йои Лазым. — Как только сбросим первые торпеды, дадим полный ход. Быть наготове!
Но, конечно, у Великого Выдувальщика Сферы Мира наличествуют свои притязания. Любовь его безгранична, и потому сейчас ему милы не только имперские миноносные силы. Впереди уже привычно ухает. Дым, копоть. Сверху рождается не слишком хорошо заточенная, вертикально прущая бамбулина. Слишком далеко для зенитных пулеметных машинок лейтенанта Фрэна Казайя. Пока еще слишком.
Звон в ушах маскирует другой звук. Пневматический выхлоп опорожняет накопленную компрессором мощность. Две торпеды последовательно обгоняют по воздуху миноносец и плюхаются в воду.
— Полный ход! — сипит в интерком капитан-охотник. Он снова белый как смерть. Одна баллистическая уже проткнула небо и несет к цели заряд. Кто, кроме него, более всех виновен в произошедшем? Он ходит за врагом уже более недели, наступая на пятки, но так и не потопил эту толстенную сволочь! Теперь из-за его неумения и бестолкового командирства где-то взлетят на воздух города. Совесть — жуткая штука, ее прессовку невозможно вынести. Но можно растечься под давящей гирей, загружая психику всякой всячиной. Лавиной неотложных дел.
— Торпеды в воде! Захватили цель! — доносится откуда-то. — Выставлены на тактильный подрыв.
— Хочу, чтобы эту дрянь переломило пополам, — цедит Йои Лазым. Старший помощник поблизости делает вид, что не слышит. Да и дел у него полно. Одно из них — умудриться не обогнать собственные торпеды. Не хватало еще, чтобы этот «тактильный подрыв» сработал по их родному корпусу. Неизвестно, как с «этой дрянью», но их самих встроенный заряд потопит наверняка.
Торпедная парочка все же не успевает. Чертова «труба» колошматит не как пулемет, но достаточно резво. В дыму и пламени она рождает новое чудовище. Офицеры и вахтенные на мостике щурятся и хватаются за что угодно надежное и стойкое поблизости. Они достаточно близко, чтобы ударная волна ракетного выхлопа сработала не только по ушным перепонкам.
— Казайя! — орет капитан-охотник.