На борту «Скитальца» мы встретили Рождество 1718 года. Нашу протекающую посудину качало на волнах, как бутылку из-под рома. Оставалось лишь молиться, чтобы погода смилостивилась над нами. Джек отправил нас в это плавание вдвоем. Естественно, он не снабдил нас календарем, и мы не знали, в какой из дней наступило Рождество и когда 1718 год сменился 1719-м. На нашем суденышке оба знаменательных дня были похожи на все остальные. Чарльз Вэйн неутомимо гневался: на море, на небо, на меня и в особенности – на своего давнего дружка Джека Рэкхема по прозвищу Калико Джек.

– Я с тобой еще рассчитаюсь! Мое возмездие настигнет тебя, шелудивый ублюдок!

Как-то, не выдержав, я попытался урезонить Чарльза, сказав, что нескончаемая ругань и крики только подрывают наш моральный дух. На меня тут же обрушился поток его гнева.

– Эй, всем внимательно слушать грозного Эдварда Кенуэя! – зарычал Вэйн. – Знаменитый капитан нам сейчас расскажет, как выбраться из затруднительного положения. Его флотоводческий гений найдет способ управлять кораблем, лишенным руля и парусов.

Даже не знаю, как за этот месяц мы не поубивали друг друга. Но когда вдали показалась полоска суши, мы мигом забыли обо всем. Мы радостно орали, надрывая глотки, хлопали друг друга по спине и прыгали по палубе. На покореженном «Скитальце» имелась шлюпка с веслами. Мы спустили ее на воду и уже в темноте погребли к берегу, а пристав, в изнеможении повалились на песок. Но мы ликовали. Еще бы, после месячных странствий по морю мы наконец-то обрели сушу.

Проснувшись, мы увидели, что «Скиталец» выбросило на берег. Перебранка вспыхнула с новой силой: мы обвиняли друг друга в забывчивости. Второпях мы не поставили нашу хлипкую посудину на якорь.

Да и радость по поводу обретения суши была недолгой. Остров, где мы очутились, был совсем маленьким.

Маленький остров Провиденсия, но с примечательной историей. Правда, история у него была преимущественно кровавая. В прошлом веке за обладание островом сражались английские колонисты, пираты и испанцы. Сорок лет назад знаменитый пират Генри Морган отбил остров у испанцев и в течение некоторого времени Провиденсия была его оплотом.

К моменту нашей с Чарльзом высадки остров служил пристанищем нескольким колонистам, беглым рабам и каторжникам. Помимо них, там жили остатки индейского племени мискито, когда-то владевшего всем островом. Мы обследовали заброшенный форт, но не нашли там ни выпивки, ни чего-либо пригодного в пищу. Соседний пустынный островок Санта-Каталина не вызывал у нас никакого интереса. Теперь мы проводили дни за рыбной ловлей и собирали в прибрежных лужах листовидных устриц. Порой у нас случались словесные перепалки с индейцами и колонистами, которых заносило в эту часть острова, а также с ловцами черепах. Колонисты диковато и испуганно поглядывали на нас, не зная, атаковать или дать деру. От них можно было ожидать того и другого. Мне казалось, что их глаза умеют поворачиваться в противоположные стороны. А еще у них как-то странно дергались сухие, растрескавшиеся от солнца губы.

После одной такой встречи я повернулся к Чарльзу, собираясь поделиться с ним своими наблюдениями, и вдруг поймал на себе знакомый диковатый взгляд. И его глаза тоже смотрели в разные стороны, а сухие и растрескавшиеся от солнца губы странно дергались.

Уж не знаю, на какой хлипкой веревке держалась целостность личности Чарльза Вэйна, только однажды она порвалась, и он отделился от меня, чтобы создать новое местное племя. Племя, состоящее из него одного. Наверное, мне нужно было отговорить его от этой затеи. Сказать что-нибудь вроде: «Чарльз, мы должны держаться вместе». Но я был по горло сыт Чарльзом Вэйном. И потом, даже отделившись, он продолжал напоминать о себе. Он повадился красть моих устриц, делая набеги из джунглей. Обросший, небритый, в лохмотьях и с горящими глазами безумца, он хватал мой недавний улов, поливал меня бранью и скрывался в кустах, откуда исторгал новые потоки ругани. Я дневал и ночевал на берегу: купался, ловил рыбу и устриц или всматривался в горизонт – не мелькнет ли где парус. И все время меня не покидало ощущение, что Чарльз следит за мной из кустов.

Прошло еще сколько-то времени, и я попытался наладить с ним отношения:

– Вэйн, почему ты не хочешь выйти и поговорить со мной? Ты, никак, задубел в своем безумии?

– Безумии? – переспросил он. – Разве стремление выжить – это безумие?

– Да пойми, чудак, я не сделаю тебе ничего плохого. Давай спокойно, по-джентльменски, обсудим все твои претензии ко мне.

– Я как вспомню нашу болтовню, у меня сразу голову схватывает. Держись от меня подальше и не мешай мне спокойно жить!

– Хорошо, только прекрати воровать у меня еду и воду.

– Я ничего не прекращу, пока ты не заплатишь мне кровью. Это ведь из-за тебя мы отправились искать корабли работорговцев. И из-за тебя Джек Рэкхем забрал мой корабль!

Теперь тебе ясно, с кем мне приходилось иметь дело? Чарльз терял рассудок. Он обвинял меня в действиях, на которые сам же меня и подбил. Не кто иной, как Чарльз, вдруг захотел отправиться на поиски Обсерватории. И он же спровоцировал бунт своей команды, жестоко ранив капитана работоргового судна. У меня было ничуть не меньше причин для ненависти к нему, чем у него ко мне. Разница между нами заключалась в том, что я не потерял рассудок. Рассудок служит мне до сих пор. Чарльз усиленно старался втянуть в свое безумие и меня, отчего сам делался еще безумнее.

– Это все ты и твои сказки, Кенуэй! Ты завлек нас в этот хаос!